История ордена иезуитов - Генрих Бемер

Вскоре, вечером 1 июня, путешественники замечают на левой стороне реки поселение, расположенное на возвышенности и хорошо защищенное стенами и рвом. Это — Япейю, самый южный город иезуитского государства и в это время резиденция его губернатора — «великого отца». Но когда утром 2 июня иезуиты уже готовились сойти на берег, внезапно раздался страшный шум и грохот. На реке показались два фрегата. Они изображают морскую битву, непрерывно обмениваясь холостыми пушечными выстрелами. В то же время на берегу вступают в сражение два эскадрона кавалерии и две роты пехоты с таким воинственным пылом, что изумленные зрители не могут поверить своим глазам и ушам. «Блестят мушкеты, бьют барабаны, звучат рожки, флейты и трумпеты», и среди всего этого все громче раздаются воинственные кличи индейцев, которые словно вырастают из-под земли, чтобы, согласно индейскому обычаю, встретить вновь прибывших. Наконец иезуиты сходят на берег. Их немедленно ведут в церковь под эскортом нескольких тысяч индейцев, «под радостный колокольный звон, через ряды обвитых зеленью триумфальных арок».

Здесь их ждет привлекательная картина: огромная площадь, осененная зеленью прекрасных пальм, окруженная со всех сторон крытыми галереями, за которыми возвышаются великолепные здания из камня и дерева. Одна сторона этой четырехугольной площади целиком занята огромной церковью, к которой примыкает иезуитская коллегия. Возле коллегии находятся обширные фабрики общины, магазины, арсенал, тюрьма, прядильная мастерская для старых женщин и для тех, которые совершили какой-нибудь проступок, аптека и больница. Напротив жилище и канцелярия туземного коррехидора. Далее идут разделенные на правильные квадраты жилища туземцев, большей частью простые хижины в одну комнату, сделанные из земли и кирпичей, в которых теснятся «отец, мать, сестры, братья, дети, внуки вместе с собаками, кошками, мышами, крысами и т.д.; здесь кишат тысячи сверчков и тараканов, известных в Тироле под названием швабов».

Новичку скоро становится дурно от невыносимого смрада. Куда с большим удовольствием он посещает сады и огороды иезуитов, которые полны овощей, цветов, кустов, виноградной лозы, и кладбище, где растут апельсинные и лимонные деревья и пальмы. Сады образуют первую зону обработанной земли. Далее идут обширные поля маиса, табака, пшеницы, бобов, гороха вперемежку с плантациями чая, хлопка и сахарного тростника. Все эти поля содержатся в великолепном порядке. Только некоторые из них представляют весьма печальный вид: это участки, предоставленные в частное пользование туземцам. Выйдя за пределы полевых угодий, путешественник видит беспредельную ширь прерий и зарослей. Здесь пасутся 500000 голов рогатого скота, 40000 овец и 1000 ослов и лошадей Япейю. Лишь кое-где на горизонте виднеются немногочисленные хижины; это жилища пастухов, которые служат убежищем для тех краснокожих, которым поручена охрана стад.

Уже один внешний вид этого поселения, повторяющийся с весьма небольшими отклонениями у чикитосов, мохосов и везде, где живут иезуиты, ясно показывает, какова была природа социальной и экономической организации этих колоний. Перед нами везде коммунистические общины, управляемые двумя-тремя отцами-иезуитами.

Действительно, понятие частной собственности совершенно не известно индейцам. Единственное исключение составляет женский наряд, представляющий, впрочем, лишь очень небольшую ценность. Все, чем владеет и пользуется «христианин», — хижина, в которой он живет, поле, которое он обрабатывает, скот, который доставляет ему пищу и одежду, инструменты, при помощи которых он работает, даже единственный столовый нож, который получает каждая молодая чета, когда она основывает собственное хозяйство, все это — собственность Бога. В соответствии с этим «христианин» не может свободно располагать ни своим временем, ни своей личностью.

На попечении матери он остается лишь в возрасте грудного ребенка. Как только он научится ходить, он попадает в руки иезуитов и их агентов, которые стараются научить ребенка уже во время игр разного рода полезным работам. Когда ребенок подрос, его учат, если это девочка — прясть и ткать, а если это мальчик — читать и писать, но только на языке гуаранисов, который иезуиты весьма старательно разрабатывают. В интересах миссионерства и цивилизации они изобрели для него письменность.

Как только молодая девушка достигнет четырнадцати лет, а мальчик — шестнадцати, их спешат женить из опасения, чтобы они не впали в плотский грех. Только очень веские причины позволяют отдельным лицам остаться девственниками по достижении этого возраста. Ни один из туземцев не может стать ни священником, ни монахом, ни тем более иезуитом. Высшим званием, которого может достигнуть индеец, если он обладает особенными способностями, является должность коррехидора, занимая которую он делается чем-то вроде фельдфебеля при отце-губернаторе. Если индеец обнаруживает особенную способность к какому-нибудь ремеслу, его немедленно начинают старательно обучать ему. Но его будущее определяет не он сам, а отцы-иезуиты. Впрочем, индеец и не был бы в состоянии самостоятельно сделать выбор, даже если бы он имел на это право, — так мало он привык сам распоряжаться своей личностью. Ему не позволяется даже по собственному желанию покидать территорию поселения, ни тем более отправляться в европейские колонии.

Он всегда находится под надзором. Фактически индеец — несвободный человек. Но в материальном отношении он, несомненно, чувствует себя счастливым при этом патриархальном режиме. Все, в чем он нуждается для поддержания своего существования, — говядина, потребляемая им в огромном количестве, парагвайский чай, введенный иезуитами с целью отучить население от алкоголя, соль, которой он приправляет свою пищу, одежда, которую носит, и табак, который курит, — все это он находит в изобилии и самого лучшего качества в магазинах. Индеец не обременен также и работой. Воскресенье и многочисленные праздники — дни безусловного отдыха. Из рабочих дней обычно два в неделю ему даются для обработки его собственного поля.

Утром после мессы отряды рабочих, выстроившись в правильные ряды, с пением отправляются в поле; перед ними несут священные изображения. Вечером они таким же порядком возвращаются в деревню для молитвы с четками. Иезуиты, разумеется, заботились об устройстве для «христиан» пристойных увеселений и развлечений. В воскресенье происходят стрельба в цель, конные скачки, футбол, военные игры или катание на лодках с концертом; в престольный праздник, продолжающийся три дня, разыгрывают комедию; на Рождество, по крайней мере во время пребывания отца Сеппа, — представления марионеток; на Пасху ставят мимическую драму Страстей Господних и т.д. Но особенно культивируют свой хор с «бесчисленным количеством теноров» и, кроме того, хорошо обученный индейскоевропейский оркестр, в котором рядом со скрипками фигурируют бамбуковые свистки, рядом с контрабасами — кастаньеты и индейские барабаны, рядом с флейтами, кларнетами и гобоями — странные инструменты, сделанные из хвоста броненосцев. Кроме того, почти в каждой церкви имеется орган.

Таким образом, и богослужение, и работу в «христианской республике» всегда сопровождает музыка, нередко даже очень хорошая музыка. В этой глуши раздаются прекрасные старинные мелодии Нидерландов и Испании; к ним присоединяются иногда удачные композиции самих отцов-иезуитов. Многие из них, например благодушный отец Сепп, среди чикитосов слывут еще и «известными композиторами» и довольно часто, даже каждый вечер, устраивают регулярные концерты на площади, к великой радости «христиан». Танцы или, лучше сказать, балет играют в поселениях такую же большую роль, как и музыка. Танцы в обычном смысле слова, конечно, запрещены. Напротив, мимические движения всякого рода старательно поощряются. Миссионеры сами управляют ими. В этих балетах одинаково вызывает удивление и замечательная ловкость «христиан», и блестящая роскошь их костюмов.