История ордена иезуитов - Генрих Бемер

В марте 1515 года в Пампелуне, в Наварре, епископский судья и представитель коррехидора[1] провинции Гипускоа сильно поспорили из-за молодого рыцаря, который с последних чисел февраля ожидал суда в тюрьме епископского дворца. Молодой преступник совершил вместе с одним клириком во время веселых ночей карнавала ряд «огромных преступлений» в провинции Гипускоа, ускользнул из суровых рук коррехидора, бежал в Наварру и теперь утверждал, что он тоже клирик и, следовательно, не подлежит осуждению королевским судом, а должен отвечать за свои проступки перед более снисходительным церковным трибуналом. К несчастью, коррехидор смог доказать, что обвиняемый вел совершенно недуховную жизнь, что в течение долгих лет он носил одеяние и оружие рыцаря и длинные волосы без малейшего следа тонзуры, «величиной хотя бы со свинцовую папскую печать». Поэтому коррехидор энергично требовал от духовного суда выдачи бежавшего. Церковному судье оставалось только удовлетворить это требование, и, хотя у нас нет документальных данных, весьма вероятно, что заключенный был передан светскому трибуналу и подвергнут суровой каре: светский суд любил сурово наказывать за проделки дворян, особенно если последние так неблагоразумно рассчитывали ускользнуть из его рук.

Конфликты между церковными и светскими судами в эту эпоху происходили нередко; молодые люди и теперь достаточно часто позволяют себе эксцессы во время ночей карнавала. Однако упомянутые выше документы особенно заслуживают изучения потому, что в них мы впервые встречаем имя, которому предстояло в будущем приобрести огромную известность.

Дон Игнатий (Иниго) Лопес де Рекальдо Лойола — таково было имя того молодого рыцаря, из-за права судить которого спорили государство и церковь; а его верным товарищем, принявшим участие в его «огромных и вероломных преступлениях», был капеллан дон Педро де Онас Лойола. Акты не говорят нам, в чем заключались эти преступления, но они несомненно доказывают, что дон Игнатий не был в это время святым и нисколько не стремился стать им. Впрочем, а как могли у него уже тогда появиться такие высокие стремления? Конечно, вполне возможно, что отец, дон Бельтрам де Лойола, предназначал его одно время для духовной карьеры. У дона Бельтрама было не менее тринадцати детей, и вполне естественно, что ему могла прийти мысль направить последнего из своих восьми сыновей, дона Игнатия, на церковную стезю, тем более что старший, дон Педро, был уже вполне прилично обеспечен благодаря деятельности на этом поприще.

Но если и предположить, что подобный проект когда-либо существовал, то позднее дон Бельтрам, несомненно, оставил его, так как мы встречаем дона Игнатия совсем еще молодым пажом в доме великого казначея дона Жуана Веласкеса-и-Квеллара в Аревало, в Кастилии. Этот дом бесспорно считался одним из наиболее выдающихся заведений придворно-рыцарского воспитания, находившегося тогда в Испании в стадии наивысшего расцвета. Но образ жизни этого дома был не таков, чтобы состоявшие здесь юные пажи могли почувствовать склонность к святой жизни. Поэтому мы не должны удивляться тому, что в 1515 году двадцатичетырехлетний дон Игнатий еще вел светский образ жизни. Теми божествами, которым он служил всем сердцем и всей душой, были любовь и честь. Если, кроме того, он гордился своей католической верой, глубоко презирал новообращенных морисков[2] и горел желанием сразиться с неверными, и в этом не было ничего поразительного для испанского рыцаря. Конечно, у него был также свой, особенно чтимый святой, и этого святого, апостола Петра, он прославлял даже в стихах.

Ни одна черта в характере и поведении Игнатия не свидетельствовала об особенно живом интересе к религиозным вопросам. Однако рано было замечено, что он обладает исключительной способностью заставлять людей делать то, что он хочет, и вести трудные переговоры. Поэтому в семье не сомневались, что он пойдет дальше своих старших братьев, которые избрали себе военную карьеру и успели уже доблестно поддержать честь дома Лойолы на полях битвы в Южной Италии и в рядах конкистадоров Нового Света. Но пока он был еще молодым рыцарем, с массой свободного времени, без больших перспектив на какую-либо выгодную должность. Поэтому не следует удивляться, что горячая кровь Лойолы находила выход во всякого рода буйных предприятиях, что он, за неимением чего-либо лучшего, с увлечением разыгрывал из себя донжуана и совершенно бесполезно тратил время на сочинение стихов, чтение романов и на всякого рода приличествующие его сословию развлечения.

Но в мае 1521 года для этой молодой невостребованной силы наступил час испытания, когда французская армия внезапно перешла Пиренеи, оспаривая победу Карла V[3] над восставшими кастильскими городами. Вторжение увенчалось полным успехом, и испанские войска были вынуждены уйти со всей территории Наварры. Только в цитадели Пампелуны остался небольшой гарнизон. Но и он был так мало расположен к решительным действиям, что на военном совете офицеры высказались за немедленную капитуляцию.

Против сдачи выступил только один; то был дон Игнатий де Лойола. «Не сдаваться, драться врукопашную» — таков был лозунг, который он выдвинул с пылким красноречием. Убедительность его слов была так велика, что безумное предложение было принято. Французский военачальник со своей стороны, не колеблясь, принял самые решительные меры. 21 мая, на заре, он приказал идти на приступ крепости. Уже одно из первых ядер пробило широкую брешь в стене, на которой ожидал врага дон Игнатий, приготовивший свою душу молитвой и покаянием; другое ядро едва не оторвало правую ногу храброго защитника, между тем как левая нога была тяжело ранена оторвавшимися от стены камнями. Вскоре крепость, последняя опора Карла V в Наварре, пала.

Великодушный победитель приказал тщательно перевязать раненого и, как только позволило его состояние, перенести его на носилках через горы в замок Лойола около Аспейции. Переезд причинил Игнатию большие страдания. Скоро выяснилось, что первая помощь была оказана плохо и правая нога срослась неправильно. Пришлось ее снова ломать. Положение Игнатия после этой операции настолько ухудшилось, что 28 июня его причастили. Но в полночь, когда уже начинался день, посвященный святому Петру, которого больной всегда очень чтил, наступило внезапное улучшение.

Игнатий постепенно поправлялся. Кости уже начали срастаться, как вдруг он с ужасом заметил, что его правая нога стала короче левой и что на ней выше колена появилась отвратительная опухоль. По-видимому, неумелые хирурги позабыли поместить осколок кости на свое место. Игнатий немедленно решился подвергнуть себя новой ужасной операции. Опухоль срезали, и ногу в течение нескольких месяцев растягивали и растирали мазями. Однако, хотя пациент перенес все эти мучения с невероятной стойкостью, желаемого результата достичь не удалось. В течение нескольких месяцев Игнатий не мог ходить, а правая его нога так и осталась значительно короче левой.