Крылатый пленник - Роберт Штильмарк

Люди стали прощаться друг с другом. Вячеслав обнялся с Кирилловым и Терентьевым. Они втроём в последний раз прижались друг к другу щеками, глянули друг другу в глаза. Дескать, не много успели, но что было в силах, выполнили, можно умереть спокойно!

Потом всех построили гуськом. И люди ждали, что прямо из ревира они уже пойдут в какие-нибудь катакомбы «научной» смерти.

Вячеслав первым из тройки русских подошёл к рентгеновскому аппарату. За аппаратом сидел немец в форме и бегло рассматривал каждого узника через аппарат.

– Скелеты, что ли, или черепа проверяют? – недоумевал Терентьев. – Для расовой теории, разве что?

Перед аппаратом Вячеслава задержали всего на секунду. Немецкий рентгенолог остался чем-то недоволен, потому что не сделал в карточке никакой пометки и сердито крикнул: «Следующий!» Точно так же прошли аппарат Терентьев и Кириллов.

Оказывается, проверяли, нет ли у смертников золотых зубов, коронок, крючков из золота на искусственных челюстях и самих искусственных челюстей. Разумеется, у пожилых западноевропейцев таких предметов нашлось немало. После проверки рентгеном, на всякий случай, узникам заглядывали в рот три дюжих «санитара». У них были карточки и номера заключённых, передаваемые с рентгена. У обладателей золотых «сокровищ» во рту на карточке ставился крестик. Это были ближайшие кандидаты в крематорий: рейх нуждался в валюте! У наших трёх друзей ничего «валютного» во ртах не оказалось.

Те же санитары рассматривали на телах узников татуировки, в особенности художественные. У одного моряка с желтоватой кожей татуировка покрывала всю грудь, изображая экзотический пейзаж с пальмами, львами и красавицами. Человек был уже не молод и, видимо, страдал от этого следа юношеских глупостей. Один из немцев обвёл татуировку пальцем и якобы в шутку спросил своих коллег, пригодно ли это для лампенширм, то есть для абажура. Коллеги закивали головами абсолютно серьёзно:

– О, я, я, абер гевисс![64] Мол, какие же могут быть сомнения!

Когда людей снова привели назад, в карантинный блок к дяде Володе, куртки были мокры на спинах от холодного липкого пота. Какой-то чех, поставив свои колодки, босиком прошёл в спальню (уже позвали на обед) и бросился на колени у своей койки.

Вячеслава тронула его поза, худые босые ноги, отчаянные глаза.

– О чём просишь Бога, друг?

– Я молю Всевышнего Отца нашего о даровании смерти быстрой и безболезненной. Господь милосерд и пошлёт нам Своего ангела. Я боюсь боли. Они будут рвать у меня зубы, я хочу достаться им в руки только мёртвым, я молю о том Создателя! А вы, господин?

Вячеслав похлопал его по согбенным плечам и тихонько отошёл. Чем он мог утешить этого страдальца?

На другой день дядя Володя устроил экзекуцию одному молодому сербу с чёрными напуганными глазами. Тот забыл снять колодки в коридоре и «простучал» по полу штубы. Дядя Володя выстроил узников в коридоре, за дверью, а серба поставил на корточки посреди комнаты. На вытянутые руки он положил ему доску с нар и заставил держать на весу, а сам тем временем бил серба палкой по вытянутым рукам, напряжённым мускулам плеч, по шее, по голове. Когда серб терял сознание и падал, дядя Володя плескал ему в лицо водой и снова бил до обморока. Когда серб уже не смог подняться, садист подошёл к строю и, скривив черномазую харю, показал большим пальцем через плечо:

– Видели? Вот попробуйте повторить – с каждым то же будет!

Так сочился день за днём, будто кровь, капавшая из распоротой вены. День без побоев и издевательств – редкая удача. Ночь, в которую тебя «не повели», – счастье. Утром лицо друга рядом, на нарах – праздник! Они были чудовищно длинными, часы суток в Дахау, для них надлежало придумать астрономам особую меру времени! А тех, кто пережил и ныне помнит эти часы, человечество обязано считать самыми заслуженными «пенсионерами чести»! Хонорис кауза!

В первых числах июня 1944 года вдруг началось волнение: карантин куда-то увозят. Слух всегда опережает событие в лагере, и как только заговорили об отправке, действительно, явился конвой, с собаками, автоматами… и примерно половину узников карантина переобули в башмаки и вывезли за пятнадцать-двадцать километров, в крупнейший филиал лагеря – Аллах. В этап попали и трое русских друзей.

Из внешнего мира в лагерь Дахау известия просачивались скупо. И весть о событии 6 июня, когда войска союзников высадились в Нормандии, открыв пресловутый второй фронт в Европе, дошли до тройки друзей только здесь, в Аллахе. Видимо, с этим событием и был связан перевоз смертников из Дахау на спешные работы в Аллах. Война начинала «подпирать» фашистов. Стратегически уже давно и безнадёжно проигранная, эта война ещё велась Германией по той чудовищной инерции, которую умеют развивать колёса войн! И «глубокий тыл» империи, каким до открытия второго фронта считался юг Германии, перестал быть столь надёжным, когда пушки заговорили на побережье Франции. Конечно, между этими союзническими пушками и оградами Дахау и Аллаха лежала ещё добрая тысяча километров, и никаких перемен в положении узников не произошло.

За электрифицированной проволокой Аллаха режим был едва ли не свирепее, чем за бетонными стенами «метрополии». Находилось в Аллахе тысяч пять узников из всех стран мира – рабочие-металлисты и строители.

Вячеслав, Кириллов и Терентьев, всё время стараясь держаться вместе, попали на самые тяжёлые земляные работы. Сначала нельзя было сообразить, что за объект здесь возводится. Работы были адские, на уничтожение, на полный износ! Инструменты – лопата, лом, кирка. Замес бетона делался вручную. Строительная площадка становилась могилой для сотен замученных. Впрочем, могила – слово здесь неверное, потому на такую роскошь, как могила, узник Дахау не имел права. Труп увозили из Аллаха в крематорий Дахау – так конвой отчитывался за узников, доказывая трупом, что «дас швайн»[65] не сбежал, а издох.

Мрачным условиям труда вполне соответствовала и мрачная жилая зона в Аллахе, рассчитанная на пять тысяч человек. Присмотревшись к работам, три советских офицера наконец поняли, что здесь затеяли немцы.

Строители-немцы именовали объект «бункерхалле», то есть «бункерный зал». Этот подземный «зал» предназначался под моторный цех завода БМВ («Байрише моторен веерке»[66]), поставлявший двигатели для германской авиации. В готовом виде это подземное сооружение должно было принять форму шляпки огромного гриба, зарытого в землю и защищённого ещё панцирным слоем бетона толщиной до восьми метров. Поверх этой шляпки предполагалось посадить для маскировки лес. Строительство находилось в трёх километрах от лагеря.

Утром, ещё в темноте, узников Аллаха будило чудовищное завывание сирены. Звук буквально ошеломлял, раздирал душу, от него самому хотелось завыть! Были случаи психических заболеваний, вызванных ужасом перед сиреной Аллаха. Тем более что далеко не всё население лагеря в Аллахе выводилось на работу. Там, например, Вячеславу впервые пришлось столкнуться с кошмарным еврейским гетто, населённым еврейскими узниками Дахау и Аллаха, гражданами самой Германии, Венгрии, Польши, Советского Союза, Румынии, Италии и других оккупированных или союзных Германии стран. Этих людей привезли в Аллах, видимо, просто на потеху фашистским молодчикам, для медицинских экспериментов и истязаний, потому что из гетто их никуда не выводили. Евреи носили на спине и груди шестиконечную звезду жёлтого цвета.