Месть князя - Юрий Маслиев

– Смотри, сынок, чтобы заявления были написаны разными почерками.

– Не переживай – напишут. Им все равно – ликвидация. И не по таким сигналам воронки ездиют. Профессор помер, кто их будет защищать… Себе дороже.

– Ну слава тебе, Господи! О дальнейшем тогда нечего беспокоиться. Как только их заберут – документы на освободившуюся жилплощадь первому попадают к домоуправу. А кто домоуправ? Я. А ты кто? Красный командир. Тебе с семьей освободившаяся жилплощадь по праву положена. Ну ладно, иди, тебя там люди заждались.

Но даже эта двусмысленность не насмешила «стража ревоюции». И он, човгая своими огромными сапогами, которые отец как-то назвал «говнодавы», двинулся на улицу.

Женщина прижала руку к груди. Своим скудным умишком бывшей крестьянки, чудом попавшей в Москву на строительство метрополитена, она не могла понять всю подлую изощренность этого разговора. Но в среде ее обитания, среди обывателей ползли слухи – один страшнее другого. А появление «черных воронков» она не раз наблюдала в этом элитном квартале. Тестя-домоуправа почти каждый раз брали понятым в соседние дома. Ее сердце сжалось в томительном предчувствии несчастья.

В это время этажом выше Михаил Стрельцов разрывался между двумя плачущими, самыми близкими ему на этом свете людьми. Он только что успокоил после похорон отца Татьяну, убаюкав ее чуть ли не на руках. Смерть, хотя предсказанная в свое время врачами, все равно трагична для близких.

Тут же разревелся второй человечек, сын – маленький, теплый и еще беззащитный комочек его родной плоти. Быстро перепеленав его, Михаил начал укачивать малыша в люльке-качалке, напевая полушепотом колыбельную:

Спи, мой мальчик,

Спи, мой зайчик.

Сладко, сладко спи…

Он удивлялся этому внутреннему чувству огромной любви и нежности к крохотному живому существу. «Этому малышу предстоит другая жизнь – светлая, чистая и красивая. Без грязи, смертей, крови и слез. Уж я позабочусь об этом. Скоро они уедут отсюда, очень скоро. – Михаил, с блуждающей улыбкой, смотрел через окно на город, рябивший ночными огонями: – Мы скоро уедем отсюда… Очень скоро…»

Приглушенная трель телефонного звонка заставила его прекратить пение. Михаил бросил взгляд на колыбель. Николенька уже спокойно спал, посасывая пустышку.

Выйдя в прихожую, он осторожно прикрыл двери и поднял трубку. Татьяна, делавшая вид, что спала, тревожно подняла голову.

– Да, я, – послышался голос мужа. – Понимаю…

Пауза слегка затянулась. Затем Михаил неожиданно-возмущенно чертыхнулся:

– Хорошо… слушаюсь… высылайте машину.

Дверь осторожно открылась.

– Что? Что случилось? – потянулась Таня к мужу, стоявшему в освещенном проеме двери.

– Все в порядке, успокойся.

Михаил открыл дверцу шифоньера и достал оттуда щегольски пошитую, блестевшую в полумраке металлическими пуговицами летную форму.

– Под Калугой произошла авария при испытаниях очередной модели. Я принимал участие в первичных испытаниях. Сейчас туда вылетает комиссия для выяснения причин… Причем у меня лучшие показатели при полетах с ограниченной видимостью, в ночное время. Придется лететь мне в составе экипажа.

Слушая его, Таня споро суетилась на кухне. Когда Михаил, уже одетый, вошел туда, на столе лежали несколько бутербродов.

– Чай холодный, – она, извиняясь, пожала плечами, приласкав его нежным взглядом любящей женщины.

Прошло уже четыре года после памятной встречи в библиотеке, после первого поцелуя. Но каждый раз, когда она так поднимала глаза, лаская взором каждую его черту, на него обрушивался шквал ответной нежности. Необъяснимая тревога за нее, за хрупкое счастье, окружавшее его после этой встречи, до боли сжимала сердце. Он всем своим высокоразвитым инстинктом самосохранения понимал: без нее теперь жизнь для него лишена смысла. А после рождения ребенка человеческие отношения в семье раскрылись перед ним с новой, доселе неведомой ему стороны. Сейчас он сравнивал себя с дальтоником, перед которым внезапно раскрылась вся цветовая гамма мира.

Наскоро перекусив, он, прощаясь, коснулся бархатного овала ее лица.

– Люблю!

– Люблю! – полыхнуло в ответ.

Тихо закрыв за собой входную дверь, Михаил быстро спустился по лестнице. Вдали приближалась, шаря по стенам заснувших домов отраженным светом, машина.

Две половинки его сердца остались там, за спиной. Одна – в руках любящей женщины, другая – в пахнущей молоком колыбели его сына.

Самолет, ухнув в воздушную яму, тотчас обрел опору и, равномерно гудя обоими моторами, продолжал двигаться в заданном направлении. Но тем не менее сейчас они находились близко от эпицентра бури.

– Ты связался с базой? – чуть повысив голос, спросил Михаил у радиста, с тревогой бросая взгляд на мельтешение стрелок приборной доски.

– База предлагает сесть на военном аэродроме, недалеко от станции Голицино, командир, – ответил радист – молодой парень, несколько раз летавший с Михаилом в составе другого экипажа, продолжая сейчас называть его командиром по старой привычке.

Стрельцов был только прикомандирован в этот экипаж в качестве запасного пилота на некоторое время. По приказу главного конструктора он летел в составе комиссии. Сейчас, в трудном положении, он взял управление на себя.

Определившись по карте, Михаил слегка изменил курс. Вскоре колеса коснулись взлетной полосы небольшого военного аэродрома. И хотя база, где располагался экспериментальный аэродром КБ, на котором обычно проводились испытания, находилась не так уж и далеко, там решили не рисковать машиной; тем более что в самолете был весь командный состав КБ, входивший в комиссию по расследованию причин катастрофы экспериментальной машины.

Главный с раздражением вышагивал в небольшом кабинете командира авиационного полка, поглядывая на часы на стене. Не выдержав, он с возмущением спросил у одного из своих подчиненных:

– Где же машины, Вадим Петрович?

– Должны быть с минуты на минуту. Я связался с базой. Вылет они запрещают, а три легковых машины высланы еще до нашего приземления, Семен Александрович.

– И где же они? – Главный конструктор заметно нервничал.

Стояла глубокая ночь, а в восемь утра они должны быть уже в наркомате с отчетом о причине катастрофы.

– Так и в шарашку[20]загреметь недолго, – тревожился он: разработка проекта была на контроле у Самого.

Командир полка, на чьей территории приземлился этот самолет, ел глазами начальство и заискивающе-благоразумно помалкивал, зная, что одного только слова любого из этих людей, там где нужно, достаточно для того, чтобы его в лучшем случае – отправили служить в тьмутаракань рядовым, а в худшем… Об этом лучше не думать – страшно. Поэтому, услышав шум приближавшихся машин, он радостно воскликнул: