Безгрешное сладострастие речи - Елена Дмитриевна Толстая

конце восемнадцатого столетия я лично имел две встречи с Вольфгангом Гете, но в то время он показался мне пресен и не в меру учен» (с. 4); узнав о восстании, в приливе энтузиазма бромлеевский персонаж вспоминает греческий и слагает гекзаметры в честь великого события, несколько промахиваясь с их уместностью; раскаявшись в своих поступках, он ударяется в запой и декламирует в трактирах стихи Гейне. Когда надо схитрить, кентавру помогает давний опыт, и в нем «просыпается фессалийская изворотливость» и т. д.

Кентавр – существо, не только разумное и природное, но также и стихийное: ведь он в родстве с воздухом, водой, огнем и эфиром: когда он слышит ложь, в нем разгорается его огненный дух. Так удивительно преображается тема огненного цветка – духа, заключенного в тяжелом, косном теле женщины, намеченная в ранних прозаических фрагментах Бромлей.

Расцепление идей и распад мира. И сам герой, и мир вокруг него находятся в бедственном состоянии – вследствие гибельной власти ложных понятий, или, как он выражается, вследствие «расцепления идей», то есть разъединения, царящего в природе и ведущего к вырождению стихий. Герой заболевает: «Социальная несправедливость и нищая скудость методологии вогнали меня в такую лихорадку, как если бы я проспал целую ночь на болоте» (с. 4). Из-за этого расцепления идей «мир человекозверей перестал <…> казаться гармоничным и женщины с кобыльим туловищем внушали <…> тяжелое чувство несуразности». И кентавр решает идти в запретный для стихийных существ край – к людям. «Мало того, что меня осудили все реакционные стихии, но еще всюду гонялась за мной короткохвостая земная мысль и, поймав, студила, превращая в простой камень» (с. 5); Бромлей вообще использует слово «стихия» в старинном, натурфилософском, терминологическом значении, но здесь просвечивает и более узкий оценочный, современный смысл, предполагающий негативную оценку стихийности. Отметим штамп «реакционные стихии» – в советском политическом языке конца 1920-х «реакционная стихия» означало воскресшее во время нэпа частное предпринимательство и крестьянство, с которым государство уже начинало борьбу; вполне различим тут и кивок в сторону Достоевского и его «коротеньких мыслей», которых придерживается кружок Петеньки Верховенского («Бесы»).

Недуг, поразивший все мироздание, одолевает и героя, и он впадает в многовековую спячку – так объясняется его столь запоздалый выход на арену истории. Во время болезни кентавр, действительно, попадает в плен косных стихий: вначале зарастает травами, затем каменеет, потом «конница вод берет его в плен», и, попав в море, он «превращается в рыжие волны». Однако внутри себя герой пребывает «весь в своем вечном стремлении, как крутящийся ураган», и этот смерч воли его «вырывает <…> из плена стихий и короткохвостой земной мысли» (с. 5).

Проспавший много веков в лесу, кентавр приходит в город и попадает в какое-то немецкое неопределенно-старинное и вместе с тем почти современное мироустройство, в котором говорят по телефону и ходят поезда. За время спячки кентавра глобальные проблемы лишь усугубились.

Измена в городе. В конце июня, к вечеру, кентавр, наконец, видит «город, над которым воздух колебался, разделяясь огромными пластами»; это Херренрейх, что означает «царство господ». Ему говорят, что здесь было великое восстание, в котором победили городские низы. Однако атмосфера в Херренрейхе такая, что непохоже, будто здесь победила революция и воцарилась вольность:

«И что же я увидел?» – спрашивает себя герой, наверняка чтобы освежить в памяти читателя описание другого города, в котором кругом измена. Ср. симптоматически сходную интонацию в рассказе Бабеля «Письмо»: «И что же мы увидали в городе Майкопе? Мы увидали, что тыл никак не сочувствует фронту и в ем повсюду измена <…>»[175].

Итак, что же увидел герой? «В городе была беготня, грязь, сутолока, голод, и я напрасно искал последствий великого дела» (с. 12). В Херренрейхе не видно лиц и не слышно голосов: «Все люди казались беглецами, и спины их вздрагивали, и головы ныряли в тень» (там же). Женщины наглы и грубы. «Среди них затерялись несколько мужчин, ищущих любви, сип страсти вырывался изнутри их ребер, вогнутых вековым согбением, и они смеялись застывшим смехом. И я сказал себе: „поздно пришла свобода, она нашла только эти трупы…“» (с. 13).

Лишь у двоих людей «в лице <…> мысль и дерзость». Кентавру говорят: «Это Реттих[176] и Бледе[177] – толкователи новых истин», он сомневается, не лжецы ли они, но получает хитрый ответ: «Заметь, верховой: все, кто носит плоские шляпы, верны народу» (с. 11). Эти двое – «наемные крикуны», они «кричат на площадях против собственности и в пользу добрых нравов». Реттих вопит «так, что под скулами у него образовались провалы, рот разодрался, щеки обвисли тряпичными складками, а глаза погасли. Таковы были во все времена лица наемных крикунов, добровольных глашатаев лжи» (с. 13) – модель Бромлей здесь, без всякого сомнения, это образцовое для экспрессионизма произведение: «Крик» Э. Мунка (1893). Еще одна деталь кажется тоже взятой с этой картины – это небо над Херренрейхом, «над которым воздух колебался, разделяясь огромными пластами» (с. 7) – в точности как на картине Мунка, где небо изображено как несливающиеся цветовые пласты, что автор, видимо, понял как иконический знак раздора и разлада в мире.

Заговор. Случайно подслушав ночной разговор, кентавр узнает, что верхи – низложенный государь и его двоюродный брат Рейнеке – замышляют заговор против восставшего народа. Возглавляет его человек по имени Рюбе[178]:

«Мне показалось, что голова говорившего растет лбом из туловища, настолько круто было искривление его щек с перегибом к левому плечу; затылок лежал у ключицы, и подбородок торчал вверх; на виду у всех адамово яблоко играло под нижней частью широкой бороды.

Благодаря этому прирожденному уродству он мог никогда не смотреть ни в чьи глаза» (с. 9).

Персонаж в точности списан с одного из уродов Босха.

Кентавр хочет помочь повстанцам и приходит во дворец, к новым правителям города – как он думает, к народной власти, – чтобы поведать им об опасности.

Их зовут Шауфус («смотринога») и Хартнекигер («твердошей»). Они сидят в ратуше в огромных наушниках, блокирующих слух. Хартнекигер никогда не выходит наружу, пьет, ест и умывается, не отрываясь от работы, а распоряжения диктует во сне. Шауфус думает о пяти вещах зараз и слышит глазами. Разумеется, такое управление неэффективно. Правители ничего толком не понимают и отсылают героя жаловаться к тому самому Рюбе Косоглавому, которого он видел ночью: оказывается, что Рюбе не только возглавляет заговор против восставшего народа, но и является одним из главарей победивших повстанцев, он богат и влиятелен – иначе говоря, кентавру пришлось бы жаловаться Рюбе на Рюбе. Между тем