О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий - Жан-Мишель Генассия

Так что мы ни о чем не говорили.

В ресторане Лена алкоголя не пила, днем тоже, нам казалось, что она выглядит лучше и продвигается в правильном направлении. Хотя две-три мелочи должны были нас насторожить. Приятельницы пришли предложить ей прокатиться на «харлее». Раньше она бы ни секунды не раздумывала, а тут сказала, что ей не хочется. Но когда одна подруга попросила одолжить ей байк, она ответила: «Нет, даже не думай!» Лена никогда больше не слушала музыку на полную мощность; соседи наверняка оценили эту перемену. Она подключила наушники к своему смартфону и весь день в них сидела. Она закрывала глаза и уплывала, видно было, как ее голова подергивалась в такт, иногда губы шептали незнакомые слова, и мы считали это добрым знаком. Когда с ней заговаривали, она не слышала, приходилось просить ее снять наушники, а все наши слова, казалось, только нагоняли на нее скуку, пока она снова не надевала наушники и не погружалась в свой мир.

Однажды после полудня каждый из нас сидел на своем краю дивана. Лена слушала музыку, а я учил слова песни одной старой английской группы, следуя партитуре на своем планшете. Время от времени я поглядывал на нее. Ее глаза были закрыты, губы подрагивали, как если бы она пела про себя. Я не решался спросить, что она слушает, не хотелось ее беспокоить. Появилась Стелла и положила ей руку на плечо: звонила Натали и просила ее к телефону. Лена сняла наушники и пошла за Стеллой к входной двери. Я взял ее смартфон посмотреть, что же она слушает, можно было бы проглядеть меню, но я просто надел наушники и нажал на пуск. И чуть не упал с дивана. Лена слушала «Puisque Tu Pars» («Раз ты уходишь») Гольдмана.

У меня мурашки по спине пробежали.

Ее вкусы начали меняться. Раньше все, что я играл, считалось либо «мешаниной», либо «мутью». Мне было плевать на ее замечания, как на прошлогодний снег. Я всегда терпеть не мог хард-рок, который она вливала себе в уши все дни напролет. Несколько недель назад я открыл для себя группу «Kinks»[66] и просто обалдел от их музыки, которую переделал под свой стиль. Однажды вечером я рискнул сыграть очень воздушную интерпретацию «Sunny Afternoon»[67], плавно перейдя к джазовой версии «A Well Respected Man»[68]. Лена сидела за барной стойкой, она подняла голову, стянула наушники, подошла ко мне и стала очень внимательно слушать, явно получая настоящее удовольствие. Попыталась вспомнить имена, но так и не сумела.

– Это что за музон?

Я сказал. Она присела на стул рядом.

– А ведь они были не так уж плохи… – пробормотала она.

Я был удивлен, что она готова принять группу «Kinks». В принципе, она должна была их на дух не выносить – и их самих, и все, что за ними стояло.

– Ты играешь без нот?

Я кивнул в ответ.

– А какая твоя любимая вещь?

Я заиграл «In the Mood for Love». Не хочу хвастаться, но я сыграл ее, как Брайан, утопив правую педаль до предела, немного акцентируя аккорды левой руки, звуки лились, фортепиано звучало как никогда, с гарантированным концертным эффектом. Многие посетительницы подняли головы и прислушались, очарованные. Обычно я такие фокусы не использую, я здесь не для того, чтобы изображать из себя артиста, а только для создания атмосферы, но в этот единственный раз, когда она была рядом, я не мог упустить случай. А еще я не удержался, чтобы не сыграть на бис, я бы мечтал, чтобы эта гармония длилась вечно. Я едва не запел, но побоялся разрушить очарование и закрыл глаза. Мне не обязательно было смотреть, чтобы знать, что она слушает.

* * *

Однажды в полдень Лена не вернулась к обеду. В нашем доме никогда не придавали значения совместным трапезам, кроме воскресных. На неделе все пересекались случайным образом, вечерами мы ужинали в «Беретике». После ареста Лены, поскольку она все время оставалась дома, обед стал тем моментом, когда мы собирались все вместе; утром я провожал Ясмину на рынок, потом она готовила еду.

Это было похоже на семейную жизнь.

Лена выходила выпить кофе в соседнем бистро, читала там газету и возвращалась вовремя. Но в тот день мы ее не видели. Поджидая ее, мы посмотрели новости по телевизору, а когда пошли заключительные титры, Стелла подала знак, и мы отправились на поиски. Ясмина пошла с нами. Хозяева окрестных кафешек ее не видели. Мы со Стеллой распределили территорию: она направится к проспекту Репюблик, а я пойду к бульвару Вольтер и дальше, к Бастилии. А раз уж в моем секторе множество кафе, Ясмина пойдет со мной. Мы шли каждый по своей стороне бульвара, заглядывая во все бистро, но Лены нигде не было видно. Дойдя до мэрии Одиннадцатого округа, я заколебался: может, нам лучше разделиться, пусть Ясмина идет к кладбищу Пер-Лашез, а я продолжу путь к Бастилии. Никто не мог предсказать, какое направление выбрать, но мне показалось, что Ясмине не хочется искать Лену одной. Мы прошли всю улицу Рокет, никто ее не заметил. Ровно через три часа мы оказались на площади Бастилии и обошли все бистро, но так и не обнаружили Лены. Я позвонил Стелле, которая добралась только до ворот Сен-Мартен. Она совершенно вымоталась и возвращалась домой. Мы с Ясминой купили бутерброды и устроились на набережной Арсенала. Было тепло, и множество людей расположились на пикник у самой воды. Бородатый гитарист в ковбойской шляпе, которая была ему велика, элегантно перебирал струны в стиле пикинг[69], вокруг него собралась небольшая толпа. Мы ели свои сэндвичи и наслаждались. Она никогда не слышала этой небесной музыки, я объяснил, что он играет левой и правой рукой одновременно, это сложная звуковая техника, упомянул Мерла Трэвиса и Чета Аткинса, но говорить с ней о незнакомых композиторах было бесполезно, я достал свой смартфон, чтобы поставить на запись, но не удержался и сфотографировал Ясмину; она была великолепна, когда смотрела на гитариста, целиком отдаваясь музыке. Заметив, что я делаю, она выставила ладонь вперед, чтобы я прекратил.

Должен заметить, с риском повториться, что Ясмина была девушкой невероятно привлекательной, с ее утонченной и в то же время сдержанной красотой, которая неодолимо меня притягивала, с изящными движениями и чуть грустной улыбкой. Я мало что знал о ней, кроме того, что она сама пожелала рассказать, но иногда она сама себе противоречила. Я старался этого не замечать, мне не хотелось, чтобы она почувствовала себя на допросе, я говорил себе, что доверие между двумя незнакомцами требует времени, что ей пришлось бежать из родной страны при чудовищных обстоятельствах и пройти через ужасные испытания, покинуть брата и близких, что ее ждет неопределенное будущее и я не могу упрекать ее в том, что она всегда настороже, она защищается как может в этом враждебном окружении. А еще я чувствовал по тому, как она на меня смотрела, что постепенно между нами возникает взаимопонимание и рождается настоящая дружба.