Кто кого предал - Галина Сапожникова

— За все эти 25 лет вы ни разу не были в Литве?

— На смерть мамы приехала в 1993 году. Мы перестали туда ездить после того, как арестовали Ивана Даниловича Кучерова.

— Развод с собственной родиной — как бы вы его описали? Что это? Сны, обиды, желание отомстить или потребность сказать правду?

— Так уничтожили же родину! Моей родины нету… Я не хочу такой родины видеть, меня она не интересует. Ничего страшного — и не такие мировые империи распадались. Я под словом «родина» не Литву имею в виду, я говорю о Советском Союзе и социализме. Я же преподаватель научного коммунизма, кандидат наук. И, между прочим, не только преподавала, а даже руководила кафедрой в инженерно-строительном институте.

— Перематывая пленку назад, можете ли вы вспомнить тот момент в конце 80-х, когда можно было все остановить и изменить ход истории?

— Нет, конечно! Если уж такую великую страну, как Советский Союз, спасти не смогли, что говорить о каких-то Эстонии, Латвии и Литве? Это мировые события. Глобальные.

— Кошки — это некая занавеска, которой вы осознанно закрылись от прошлого?

— Да. Я смеюсь над теми людьми, которые занимали посты, важничая и думая, что они в этой жизни что-то значат. Я прошла много этапов в своей жизни, а сейчас я просто кошкина мама. Мемуаров писать не буду. Настолько про этот мир все понятно…

— Вы с вашими единомышленниками чувствуете себя жертвами или проигравшими?

— Ни первыми, ни вторыми. Мы не имитировали борьбу, а боролись по-настоящему. То, что у нас не получилось, — это другой вопрос. Не получилось потому, что нас подставили. Нас заранее продали, понимаете? Что было в Литве, не имеет никакого значения, самое главное был Советский Союз… Нам жалеть не о чем — мы сделали все, что могли.

Но это не мы проиграли, это проиграл мир.

«Я коммунист, секретарь подпольного ЦК Компартии Литвы», — деловито пожал руку очень пожилой, но энергичный человек, приглашая в свои «хоромы» — двухкомнатную квартирку в интернате для ветеранов войны и труда. Среди картин и деревянных поделок, которыми густо увешаны стены домашнего импровизированного музея, выделялись три работы: портрет первого секретаря Компартии Литвы Миколаса Бурокявичюса, лидера коммунистов России Геннадия Зюганова и президента Белоруссии Александра Лукашенко. Если не знать биографию автора — этот набор мог показаться странным…

— У вас польское имя. Вы кто по национальности?

— Мать — литовка, отец — поляк. А я — интернационалист, в полном смысле этого слова. Родился в Литве, в Вильнюсском районе, в деревне Новый Гай. В 1934 году. Практически при Польше, в семье батраков.

Секретарю литовской компартии в подполье Чеславу Высоцкису Белоруссия официально предоставила статус политического беженца. Фото Г. Сапожниковой.

Мама и папа служили в рыбхозе у польского помещика Костелковского. И я горжусь тем, что я из пролетарской семьи. Получил среднее образование, отучился в педучилище. Потом благодаря советской власти еще три института окончил бесплатно, плюс Высшую партийную школу в России. После этого работал в Тракае учителем польского языка и директором школы. Затем меня перевели в Шальчининкский район, где я стал секретарем райкома партии и председателем районного совета народных депутатов.

— Давайте вспомним 1985–1986 годы — когда Советский Союз еще не летел в тартарары, а трудности казались временными. Когда и как вы почувствовали, что в обществе что-то назревает?

— Если Польша по замыслу ЦРУ была трамплином по развалу соцлагеря, то Литва — трамплином по развалу Советского Союза.

Говорилось одно, а делалось другое. Взятки стали нормой. Пышным цветом расцвело кооперативное движение, государственное имущество чуть ли не бесплатно передавалось частным лицам. Потом началась эпоха раздувания национализма. Возникла проблема национальных меньшинств.

Мы с коллегами каждую неделю докладывали Крючкову и Горбачеву о том, что Литва выходит из состава Союза, — ездили в Белоруссию и оттуда передавали информацию. Целый год. Стало понятно, что, если не принять серьезных мер на уровне руководства Союза, Литва выйдет из состава СССР. Мы ведь не знали, что решение о выходе Прибалтики из Союза уже принято…

«Красный район»

— Начали искать зацепки. В нашем Шальчининкском и соседнем Вильнюсском районе жили в основном поляки. И эти районы были более отсталыми. Мы подсчитали: врачей в 4–5 раз меньше, чем в остальной Литве, и школ, и детсадов. В промышленности та же история. И мы, зная, что Литва собирается уходить, стали искать возможности, чтобы эти районы остались в составе Советского Союза. Придумали польскую автономию, хотя я был против, я говорил — давайте назовем лучше «интернациональная автономия». Но мне возразили: раз автономия, она должна как-то называться. Литовской быть не может — там проживает только 9 % литовцев. И тогда мы решили сделать польский территориальный район в составе Литовской ССР, в котором действует только Конституция СССР.

— А почему вы не хотели независимости?

— Потому что видели явную несправедливость. Мы понимали, что наш район новые правила игры унижают. Кроме того, мы были сторонниками Советского Союза. Я выступал на XXVIII съезде КПСС в Москве и был единственным, кто сказал: мы должны избрать генерального секретаря — не Горбачева. Все затопали ногами, говорят: убирайте этого провокатора! — После меня к микро-фону прыгнула Сажи Умалатова и сказала еще резче: «Предатели!» Ельцин бросил партийный билет. И вот я тогда сказал: Советского Союза уже не будет. Горбачев продал, а этот, который бросил билет, добьет…

— Что представляла из себя ваша автономия?

— Мы решили, что государственных языков у нас будет три — польский, литовский, русский. Газета на трех языках, школы, названия. Флаг утвердили, герб. И постановили, что будем выполнять только Конституцию СССР, а Конституцию Литовской ССР — нет. Меня вызывают на Верховный Совет республики. Я говорю: вы, депутаты, приняли незаконный акт о выходе из СССР. Законно — это когда есть референдум, поэтому я выполнять ваших указаний не буду. Встал и вышел.

И началось: поставят на границе пограничные столбики — я даю указание убрать. Решают в Вильнюсе сорвать призыв в Cоветскую армию — мы, наоборот, собираем 400 призывников. Это был единственный район на территории Прибалтики, где соблюдался закон о всеобщей воинской обязанности. Я доехал даже до председателя Совета Министров Советского Союза Николая Рыжкова, договорился, что снабжение района будет идти через Белоруссию. Нефть, нефтепродукты и некоторые промышленные товары шли из Москвы в Лиду, а мы их оттуда забирали. Литва считала себя уже другим государством, а мы еще полтора года продолжали жить в Советском Союзе, в интернациональном «красном» районе.