Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал

Пессимистом себя Николай Петрович не считал, но вставал всегда по будильнику и никогда не пользовался кнопкой «дай поспать», ибо блажь. Он брился опасной бритвой, убирая щетину несколькими точными, отработанными движениями. Он съедал на завтрак помидор, хлеб с сыром, стакан кефира и пирензепин от диспепсии. Он заваривал литр крепкого чая в термосе и ровно в девять был на работе.

В девять ноль две Николай Петрович всегда получал свой «макаров» у дежурного, щелкал затвором на всякий случай, расписывался, запирал пистолет в ящике стола в своем кабинете, вынимал его снова во время обеденного перерыва, чтобы разобрать и смазать, и снова сдавал личное оружие в семнадцать ноль-ноль. Пистолет не покидал здания РОВД уже несколько лет.

Сегодня в девять ноль три Николай Петрович, передернув затвор и убедившись, что за ночь шальная пуля не забралась в патронник, вставил обойму и собирался было поставить закорючку, когда знакомый голос за его спиной спросил:

– Николай Петрович. За что вас отстранили от оперативной работы?

Дежурный застыл в неудобной позе, бегая глазами. Со стороны, где опер Гарик возился с вещдоками, прекратилась возня. Помещение незаметно поутихло, здоровая утренняя суматоха как-то сошла на нет, как будто кто-то сдвинул время к вечеру, и рабочий день промчался за мгновение, принося с собой апатию, инертность, сгорбленные спины и утомленно шаркающие ноги. Дюжина людей одновременно бросили дела, которыми занимались. Николай медленно и грузно потопал ногами, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

– Что ты сказал?

В девять ноль четыре этим утром Женя Степанов вел себя неожиданным образом. Он не стремился скрыться с глаз капитана, не заикался, не горбился и не отводил взгляда. Это заметили все, кроме Николая Петровича, который был занят багровением и набычиванием, нарушая рекомендации участкового врача.

Истории известны многочисленные случаи, когда тихий, незаметный, замкнутый человек, соблюдающий четко расписанную повседневную рутину, в один прекрасный день взрывался безо всякого видимого повода и совершал поступок, ему не свойственный, с трагическими последствиями. В Соединенных Штатах Америки за последние тридцать лет имел место быть целый ряд таких инцидентов, нередко с участием почтовых работников, чем и объясняется неформальное американское выражение «напочтальонить», то есть чокнуться и открыть огонь по невинным жертвам – или просто чокнуться. В глазах своих коллег Николай Петрович был достаточно незаметным, довольно замкнутым и относительно тихим, за исключением моментов, когда он кричал и бросался пепельницами. Возможно, именно поэтому все присутствующие, негласно и не сговариваясь, были спонтанно и одновременно убеждены, что Николай Петрович способен на несвойственный ему поступок, что он может напочтальонить и собирается это сделать прямо сейчас. Впрочем, заслуживает права на существование и другая версия. Коллеги и раньше прекрасно знали, что если кому-либо в отделении и свойственно рано или поздно открыть стрельбу, так это Николаю Петровичу, и из-за этого-то и предпочитали его не замечать, а не потому, что капитан был незаметным по складу своего характера и скромности существования.

– Расскажите мне про эльфов, – попросил Женя.

С улицы вошел в отделение опер Шура, произнес короткое, но веское и непечатное слово и тут же вышел обратно. Дежурный не сводил глаз с табельного «макарова» и лихорадочно соображал, как лучше обернется для него неумолимо назревающий инцидент со стрельбой – с закорючкой в книге выдачи-приема или без. Желваки Николая Петровича вздулись и заходили, а кожа пошла малиновыми пятнами. Не отдавая себе отчета, он снял пистолет с предохранителя и передернул затвор. Присутствующие пригнулись и, не разгибаясь, начали эвакуироваться из помещения.

– Это ты мне сказал? Тебя кто надоумил, мальчишка?! – просипел Николай.

В неожиданном порыве искренней мольбы Женя стукнул себя кулаком в грудь:

– Петрович, очень надо!

Шуршали ноги, где-то стукнула скамейка, дежурный спрятался за стойкой.

– Тамбовский волк тебе Петрович!!! Я тебе сейчас покажу эльфов!

С безопасного расстояния Гарик, который за свою карьеру неоднократно и без раздумий лез под пули, прыгал с мостов и внедрялся в группировки матерых рецидивистов, деликатно предложил Николаю обойтись без оружия, не решаясь выйти из-за несгораемого шкафчика. Николай бросил тяжелый, невидящий взгляд в его направлении, и Гарик умолк. В дверь заглянул один Шурин глаз, на уровне замочной скважины, и заголосил громким шепотом:

– Женек, давай ко мне, до двери доберись, тут прикроем!

Николай наступал.

– Вздумал над стариком глумиться?! У меня медаль есть! «Двадцать лет безупречной службы»!

– Вы не волнуйтесь, – успокаивал его Женя. – Я ж не против, я бы вам хоть за сто лет службы… То есть я не к тому, что вам лет много…

Несомненно, Женя переживал. Но, несмотря на дрожь в ногах, оставался на месте, пока ствол «макарова» не уперся ему в грудь, а едкий одеколон начальника не защекотал ему ноздри. Иногда Женя подозревал, что Николай душился дихлофосом с корицей.

– Вы меня все достали! – негодовал Николай Петрович уже истерическим рыком. – Я не полоумный, я Родине служу! Я сейчас в состоянии аффекта, понял? Пристрелю и глазом не моргну!

Ствол пистолета, казалось, пульсировал, как живой, на Жениной груди, на которой наверняка останется синяк, если не кровоточащая рана. Женя сглотнул, косясь на крепко обнятый второй фалангой указательного пальца курок, и осторожно выбрал слова:

– На вас есть досье у Макара Филипыча, Принца Эльфийского. Я сам видел. Этой ночью меня пытались убить несколько раз. Я – орк, товарищ капитан. И мне нужна ваша помощь.

Вопреки своей угрозе, Николай Петрович моргнул глазом.

Для человека, которого следовало «держать под наблюдением» и «ликвидировать при необходимости», капитан Чепурко знал ничтожно мало, как выяснилось на детской площадке под кленами. Впервые капитан столкнулся с параллельным, мистическим миром в ревущие девяностые, когда расследовал убийство, отличавшееся от большинства преступлений, совершенных в это бурное время. Здесь не пахло дележкой территорий, здесь не было связи с рэкетом, борьбой за власть или большими деньгами, и тем не менее характер конфликта наводил на мысль об организованной преступности. Создавалось впечатление, что в городе действуют банды, которые не попали на радар закона и которые не имели никакого отношения к криминальной активности в обычном ее понимании. Тайные организации, подпольные секты, неизвестные группировки? И Николай начал обращать внимание.

– Думаешь, легко было поверить? – сетовал Николай. – Но я же опытный следователь со стажем! Факты – это факты! Улики – это улики! Совпадений не бывает…

С 1994-го по 1999-й годы он зарегистрировал в своем личном досье около пятидесяти происшествий подобного рода. Мало того, он поднял огромное количество архивных дел. Цепочка взаимосвязанных инцидентов тянулась далеко в прошлое. Николай сумел дойти только до шестидесятых. Все они были нераскрытыми. Немудрено: никто никогда не смог бы правильно выявить мотив преступления. В определенных случаях даже орудие убийства оставалось неизвестным. А самое главное – Чепурко отрыл где-то старые фотографии Принцев. Федор Афанасьевич был запечатлен на похоронах американского президента Уоррена Хардинга на кладбище Марион в Огайо в августе 1923 года. Самое старинное фото Макара Филипыча было сделано в Бухаре в 1896-м. Деятели выглядели так же, как и на сегодняшний день, и ничуть не изменились.