О том, что есть в Греции - Катя Федорова

– Что такое? – пугается зеленщик.

– Зачем поставил зеленую фасоль по евро? Теперь придется брать минимум килограмма два…

– Вы и меня поймите, – оправдывается продавец. – И справа, и слева фасоль по евро. Лето! У нас просто нет другого выхода!

Полотняные зонты, которыми рынок прикрывается от солнца, поизносились; прорехи пропускают блики, разглаживающие на лицах морщины, расталкивающие время.

Дует в цевницы нежные горячий южный ветер.

Когда моего любимого писателя спросили, за что он любит Грецию, он ответил: «За ее свет и бедность».

Разве можно с этим не согласиться?

Первое июня. На рынке все желали друг другу хорошего месяца.

Рыбники извинялись перед домохозяйками: анчоуса опять в продаже нет.

– Луна! – разводили они руками. – Спрятался, подлец, на глубине. Говорят, недалеко от Эгины выловили один табун – но такие они были хилые, такие тощие… Не рыбы, а комары. Мы с дрищами не работаем! Возьмите лучше менулу.

– А что это за рыба – менула? – любопытствует домохозяйка. – И почему она разная?

– У них нерест сейчас, так вот извольте видеть – самец принарядился. Хитон его есть брачный, как говорится. Синие полоски с блестками – в воде эффектно смотрится. Дамочка оделась поскромнее: тона сдержанные, оливковые… Тоже, как говорится, желает себя с хорошей стороны показать. Семью завести оно ведь и рыбе непросто, если вдуматься… У женщин сильнее ценится хозяйственность… Опять же теперь у всех у них икра и мясо вкуснее… Так вам каких положить – самцов или самок?

– Мне? – задумывается на мгновение покупательница. – Давайте и тех, и других. В тарелке должно быть и вкусно, и красиво!

Прокопий, давно достигший истинного вакханства, голосистый, как Фигаро, сегодня был непривычно тих. Чуть не шепотом разговаривал с красивой молодой гречанкой. Меленький, смуглый, бестелесный – он напирал, а девушка тушевалась. Со стороны они выглядели как душа и приставленный к ней демон.

– Так сколько тебе дорады? Четыре? Скажи и будешь иметь что хочешь и сколько хочешь… Кстати, Эвридики. Ты в курсе, что мы дружим уже год и до сих пор не пили вместе кофе?

– Мне три дорады, – Эвридики розовеет, как креветка. – А когда ты свободен?

– Д-да хоть сейчас, – спотыкается на ровном месте Прокопий, но сразу берет себя в руки. – Извини, занесло. Как хорошо испытывать волнение. Я уж и забыл, как это бывает. Оказывается, и мудрецы подвержены страстям.

– Так ты мудрец? – поднимает брови Эвридики. – Понятно. И в чем это выражается?

– Ну, например, в том, что хоть страстям я и подвержен, но влияния они на меня не оказывают. Так когда увидимся?

Под ногами тают расплющенные абрикосы, оторванные, ненужные кабачковые цветы, разбившаяся при падении, черная от спелости черешня, перезревшая клубника. Нижний ярус греческой вселенной напоминает, что не все, чему предстоит разрушиться, перейдет в небытие: это семена, из которых родится новый прекрасный мир.

– Какая у вас черешня? – спрашивают у продавца черешни. – Что-то дороговата.

– Не рекламирую, – многозначительно складывает он руки на груди. – Цена говорит сама за себя!

Продавец молодой картошки перекусывает: разложил на салфетке сыр, сладкий лук, налил белого вина в пластиковый стаканчик. Протыкает ножом кусок белого овечьего сыра, отправляет его в рот.

– Один раз вот так поешь, – подмигивает мне, – и все. Пиццу больше не захочется! Героин!

На соседнем прилавке идет дегустация помидоров: участвуют образцы с Крита, с острова Сирое и аттические – из Марафонской долины.

– А вот этот попробуйте! – потчует продавец, которого зовут Кара-басакис (табличка с именем стоит рядом). – И этот, и тот. Помидору нельзя во внимании отказывать.

– А какой лучше? – спрашиваю.

Карабасакис смотрит на меня с удивлением:

– Это не соревнование. У меня только олимпийские чемпионы. Беру три килограмма победителей.

– Хорошего месяца! – говорю на прощанье.

– Аминь! – серьезно отвечает продавец.

Рыбник обращается к жене с раздражением:

– Феано. Сколько раз повторять: разложи рыбу-соль красиво. Что ты опять ее горой навалила? Мы же, в конце концов, на рынке, а не… дома!

Ухо рвут хромые ямбы продавца апельсинов:

– Берите сок из Эпидавра! Сегодня даром отдаю!

Критские дыни по евро. Клубника, последняя, усталая, еле держащая форму, вся в горячей испарине, – по два.

– Какая хорошая цена! – восхищается покупательница.

– Благодарю вас, – чопорно реагирует продавец. И тут же кричит в толпу с горькой интонацией профессиональной плакальщицы: – Клубника хрустящая! Клубника сладкая! Только у меня, только у меня. Ну неужели ни одна девушка меня за это не полюбит?!

Молодой цыган положил косы молодого чеснока в детскую коляску и возит его по рынку, назойливо перегораживая прохожим дорогу:

– Дамы и господа! Зацените, какие славные поспели малыши! Продавец перцев и баклажанов ведет с покупателем светский диалог:

– А родом я из Калабаки. Ну, вы знаете – Метеора, монастыри…

– Конечно, знаю. Кстати, а как там поживает игумен? Не нынешний, а тот, предыдущий?

– Не в курсе, – грустно отвечает продавец. – Я ведь эмигрант. Я тут в эмиграции, в Афинах…

– Лучше возьмите два кочана брокколи! – советует критянин Манолис.

– Почему же это лучше? – интересуется покупатель.

– Видите ли, у человека большей частью всего по два… Две руки, две ноги… Почки тоже две. Если вы возьмете одну брокколи, то она будет как-то выбиваться…

– Почем зеленая фасоль? – спрашивает у зеленщика Орестиса немолодая, строго одетая дама: черная футболка, черная юбка, черные гольфы.

– А это ведь смотря кто покупает, – ласково говорит зеленщик. Дама прыскает со смеху.

– Какая главная заповедь торговца? – задает мне вопрос Орестис, запихивая стручки в пакет.

– Ммм… Ублажить покупателя? – пробую догадаться я.

– Итак, – со скрипучими профессорскими модуляциями произносит Орестис, – главная заповедь торговца – не ублажить, как ошибочно думают многие, а… рассмешить покупателя.

Самый главный принцип греческой кухни – каждому овощу и фрукту свой сезон. Свежую стручковую фасоль греки употребляют в пищу с мая по октябрь. С октября по май обходятся замороженной – принципы принципами, но не отказываться же ради них от легкого и полезного блюда.