Другое утро - Людмила Макарова

– Ладно, поезжай так, мне-то что! – неожиданно легко согласился.

– Ну и поеду! – решительно заявила Ира и направилась к выходу. Пусть. Ему же хуже. У его, а не у своих знакомых на свадьбе она будет выглядеть чучелом огородным. Ну и пусть.

В машине Аксенов откинулся на спинку и тут же уснул, а они все ехали и ехали. Час, второй, третий. Все молчали.

Приемник выключен. К кому они едут в такую даль – не понятно. Да и вообще понятно лишь то, что ничего не понятно. Этот человек по фамилии Аксенов прочно втянул ее на свою орбиту. Как, впрочем, втянул и многих других людей, например Петровича, из-под дежурной улыбки которого нет-нет да и вылезет тревожный взгляд.

Притормозили на узкой одноэтажной, местами прикрытой покоробившимся асфальтом улице небольшого городка. Ира успела прочитать на указателе при въезде «Бабкино». Где-то она слышала про Бабкино. Где? Как только они освободились от надоевшей за долгую дорогу автомобильной тесноты, с крылечка выкрашенного голубой краской деревянного дома один за другим посыпались люди – дети, старики, молодежь. Все толкались, говорили наперебой и всхлипывали. Аксенова обступили со всех сторон, и возгласы, доносившиеся из этой кучи-малы, выбили почву у нее из-под ног. «Ну, братан, совсем ты нас забыл», «Здравствуй, сыночек», «Саня, Саня приехал».

Про Бабкино она слышала от Аксенова. Он привез ее к своим родственникам. Как говорится, предупреждать надо…

Рядом с ней вне кучи-малы, образовавшейся вокруг Аксенова, стояла девушка в белом гипюровом платье, с цветком в длинных распущенных волосах. Невеста. Действительно очень молоденькая. Тоже, наверное, родственница. Невеста, по-видимому, боялась помять платье или справедливо считала, что ей не место в общей куче, ей полагается отдельное внимание. Ира переминалась с ноги на ногу не столько оттого, что хотелось размяться после машины, сколько от неловкости и страха. Пора бы уже научиться избегать глупых положений, но ведь нет, приперлась к чужим людям на семейное торжество в качестве неизвестно кого при их сыне, который имеет вполне живую и законную жену. Приперлась и стоит теперь как идиотка с этим вычурным букетом в белых лентах, приготовившись поздравлять неизвестно от чьего имени неизвестно чью родню. А если, ну если допустить, что это не так, то почему в самый трудный момент, когда ей самое время выглядывать из-за его спины и смущенно опускать ресницы перед изучающими взглядами его родителей, он просто про нее забыл?

Ира надулась и расстроилась, чувствуя, что не сумела, как говорит Ленка, «удержать лицо». Но увидела, что невеста надута и расстроена не меньше ее, и такой детской, такой простодушной выглядела эта обида на круглом личике девчонки в свадебном платье, что Ира не выдержала и улыбнулась:

– А вы та самая виновница торжества, о которой всю дорогу только и было разговоров?

Разговоров никаких не было, Аксенов не удосужился и имени назвать этой самой виновницы торжества, но ведь и ежу понятно: девчонке нужно, чтобы в такой день все думали только о ней.

– Поздравляю! – Ира протянула букет невесте. – Вы самая красивая невеста, которую я когда-либо видела.

По всем правилам свадебного действа девчонка должна была бы зардеться, залюбоваться букетом невиданной красоты, смущенно пробормотать «спасибо». Но вместо этого она одной рукой небрежно схватила цветы словно банный веник, а другой, довольно больно, Ирин локоть и крикнула зычно, совсем не по-невестински:

– Мама, это Ира!

Наверное, это у них семейное – хватать за руку так, что кости трещат, только и успела подумать Ира, и толпа, окружавшая Аксенова, переметнулась к ней.

Каждый что-то говорил о себе, о Саньке (до Иры не сразу дошло, что это об Аксенове), друг о друге, о свадьбе. Каждый жал ей руку, а то и норовил облобызать, как приземистая тетка в цветастом платье, которая так стиснула Иру в своих потных объятиях, что она едва не задохнулась. Кроме того, красавица невеста по-прежнему мертвой хваткой держалась за ее локоть, а какие-то малолетки весьма непочтительно висли на ее майке, которая вот-вот грозила треснуть по шву. Сплошная карусель, в которой невозможно запомнить лиц и имен и понять, кто есть кто, закружила Иру, и ей оставалось лишь беспомощно озираться в поисках Аксенова. Должен же когда-нибудь вспомнить, что приехал не один, что она тут впервые, что ей нужно все объяснить, показать, подстраховать, наконец…

– Да отойдите вы, затискали человека совсем!

Полная круглолицая женщина в белой блузке, заколотой на груди брошкой, освободила Иру из плена, но сразу же сама завладела ее рукой и повела за собой. Теперь Ира не сомневалась в том, что хватать мертвой хваткой за руку – семейная аксеновская привычка. Так же как в том, что женщина в белой блузке – Аксенову мать. Эта женщина все делала точно так же неторопливо и основательно, как и он, – смотрела, говорила, поворачивала голову, шла. Вернее, он все делал точно как она, хотя внешне был совсем на нее не похож – худой, с четкими и резкими, точно вырубленными из твердой породы, чертами узкого лица.

– Вот. – Мать Аксенова распахнула перед Ирой дверь на, крошечную боковую веранду, где рядом с одиноким широким топчаном уже стояла ее сумка. – Вообще-то тут Василий у нас обитается, но Саня тоже сюда просится, когда приезжает. Так что располагайтесь, тут почти всегда тенек, хорошо.

На веранде действительно было хорошо. Прохладно, сумеречно, пахло земляной сыростью, нагретой травой и утюгом от голубого пикейного одеяла. Распахнутые малютки окошки затянуты сеткой от комаров и занавешены веселым ситчиком. На стене напротив топчана расположилась целая библиотека из старых собраний сочинений и энциклопедий. Все, что нужно, в душный ленивый летний день. И все это было бы здорово, если бы Аксенов сам привел ее на любимую веранду, а не бросил на произвол судьбы и этой неизвестной женщины, с которой они стоят друг напротив друга и не знают, о чем говорить. А может быть, матери Аксенова совсем не нравится присутствие Иры в ее доме, вон она как ревниво и тревожно осматривает свои владения. Чтобы справиться с неловкостью, Ира подошла к полке и присмотрелась к книгам. Карамзин, Толстой, Гумилев, Соловьев, Ленин, Ключевский, Сталин, Пикуль… Странная подборка. На средней полке лежал открытый блокнот в твердой обложке.

«…мы должны быть готовы к тому, что расчленители России попытаются провести свой враждебный и нелепый опыт даже и в постбольшевистском хаосе, обманно выдавая его за высшее торжество „свободы“, „демократии“ и „федерализма“ – российским народам и племенам на погибель, авантюристам, жаждущим политической карьеры, на „процветание“, врагам России – на торжество». И.А. Ильин, 1948 год", – ведомая привычкой читать все, что попадается на глаза, прочла Ира запись в блокноте. Твердый, каллиграфический почерк, очень похожий на почерк отца.

– Это все Вася. Читает день и ночь и все пишет, пишет, а потом Саньке отдает. Говорит, может. Сане что пригодится, ему, мол, некогда читать. Я ему – у Саньки и без тебя хлопот полно, народу-то сколько за ним, как подумаешь, аж в сердце вступает. Только Васька не слушает, все равно пишет и брату отсылает. Пьет он, бессемейный, нету у него другого утешения. Саня вроде не сердится. Может, оно и ничего? – увидев ее интерес к блокноту, пояснила женщина.