Другое утро - Людмила Макарова

– Понятно! – ухмыльнулся Максим и уставился в окно. – Значит, стоящий мужик попался…

Ухмылка совсем не шла его благородному красивому лицу, и Ира поморщилась. Он уловил Ирино недовольство, оторвался от вида за окном, внимательно рассмотрел ее растрепанные после шикарной вечерней прически волосы и круги ночной усталости под глазами, еще раз ухмыльнулся, еще раз процедил сквозь зубы: «Понятно!» – и вышел из кабинета, по пути поддев ногой все ту же многострадальную папку. Ира встала вслед за ним, собрала ни в чем не повинные странички, аккуратно разгладила и сложила в папку.

Потом позвала Настю и сказала:

– Я сегодня не в форме, еду домой. Позвоните Екатерине Михайловне и предупредите, что меня сегодня не будет, поговорим в понедельник, в одиннадцать. А эту папку передайте, пожалуйста, Максиму.

Настя словно только этой просьбы и ждала. Она прижала к своей голубой маечке-топику Максимову папку и пулей вылетела из офиса.

* * *

В метро она проспала свою пересадку. Заехала к черту на кулички. Пришлось выходить на незнакомой чужой станции и возвращаться назад, стараясь опять не уснуть, чтобы не оказаться на противоположном конце линии. «Нет, дорогуша, пора прекращать эти страдания. Пора заняться делом. Выспаться хорошенько, съездить на выходные к маме – и вперед… Тем более что Максим теперь наверняка уйдет и надеяться придется только на себя. Может, оно и к лучшему. Может, так скорее получится выбросить из головы этого нежданного, непрошеного Аксенова», – уговаривала саму себя Ира под стук колес вагона метро, пока.., не наткнулась на аксеновский взгляд.

Рядом с Ирой села женщина в кремовой блузке и развернула газету с фотографией Аксенова на четверть полосы. Ира даже вздрогнула от неожиданности и чуть было не сказала посторонней женщине: «Уберите его, пожалуйста!» Но вовремя сообразила, что женщина вовсе не обязана учитывать капризы соседки, она же не заставляет Иру пялиться в свою газету. Более того, пялиться в чужое чтение – занятие некрасивое и предосудительное.

Конечно, Ира могла бы встать и уйти в другой конец вагона. Но она слишком устала, чтобы стоять, а потому упорно смотрела на чужую газету в надежде, что женщина в раздражении перевернет лист. Но женщина не обращала на Иру никакого внимания, она читала аксеновское интервью очень внимательно, иногда даже зачем-то возвращалась к уже прочитанному. И Ире пришлось признать, что Аксенов вполне фотогеничен. На фотографии он выглядел точно так же, как в жизни. Казалось, сейчас он не спеша повернет голову, еще немного помедлит, и то, что он скажет, будет самым нужным и единственно верным, и все удивятся: как же до сих пор сами не додумались до такого очевидного решения? А сам Аксенов будет неизменно спокоен, не удивится, не обрадуется, не выдаст естественной в подобных случаях гордости тем, что оказался прав. Разве может быть по-другому? Разве могут быть хоть малейшие сомнения, что он один лишь знает, что должны делать для своего же блага все остальные? В том числе и она, Ира.

Только в данном случае у него это не пройдет. Не на ту напал. Она не из тех, кого притягивает обаяние власти.

Она не позволит ему распоряжаться своей жизнью. Тем более теперь, когда она занялась своим делом и счастлива, по-настоящему счастлива. По крайней мере была счастлива до тех пор, пока Аксенов не влез в ее жизнь, лишив Максима, без которого как без рук, и заставив думать не о своем деле, а о том, почему молчит телефон. Но теперь все. Хватит. У него своя жизнь с огромными металлопрокатными станами комбината, тысячами людей города, экспортом-импортом, квотами, налогами, смежниками и наполеоновскими планами. А у нее своя. Может быть, попроще и помельче, но своя. И на этот раз она не проедет свою остановку.

– Счастливо оставаться, – поднимаясь с сиденья, произнесла вслух Ира аксеновской фотографии. А женщина в кремовой блузке решила, что Ира сказала это ей.

Женщина оторвалась от статьи и задумчиво ответила, кивнув на фото: «Надо же, а ведь он прав…» Но увидела, что Ира пробирается к выходу, и улыбнулась: «И вам счастливо!»

В гулком длинном коридоре перехода на каждом шагу стояли продавцы журналов и газет в красных фирменных фартуках, и перед Ирой то и дело мелькал тот самый номер той самой газеты, которую читала женщина в кремовой блузке. Ира уже года три не выписывала и не покупала серьезных газет, а политические и экономические новости знала только в самом общем виде, по отрывкам из телепрограмм. Даже когда сама работала журналисткой. Ей-то, слава Богу, приходилось писать не о политике и экономике, а о детях. Она считала, что это нормально – когда людей больше интересует собственная жизнь, чем какие-то далекие, не имеющие отношения к действительности игрища горстки честолюбивых идиотов. Но сегодня в первый раз за столько лет незнакомый человек в душном, битком набитом московском метро просто так, ни за что, сказал ей пару хороших слов. Не какая-нибудь опустившаяся озлобленная пенсионерка, а нормальная, прилично одетая, симпатичная женщина чуть старше Иры прочла аксеновское интервью и захотела поделиться своим впечатлением. Что такого Аксенов там сказал?

– «Новости дня», пожалуйста, – пробормотала Ира добродушной бабуське, стоявшей возле лотка с прессой.

И покраснела, словно бабуська могла догадаться, что газета нужна Ире совсем не для того, чтобы узнать новости дня, а для того, чтобы подержать в руках фотографию Аксенова. Глупости. Она имеет точно такое же право интересоваться его интервью, как все остальные пассажиры метро. Она такой же гражданин, избиратель и субъект экономического и политического процессов. Вот! Дурацкие пафосные слова, невесть откуда пришедшие в голову, развеселили, разогнали прихлынувшую к щекам кровь и помогли дождаться сдачи, которую бабулька высчитывала долго и тщательно.

Газету она открыла только дома. В метро было слишком тесно и не получилось занять место. Но и дома она сумела заставить себя не упасть сразу с чтением на диван.

Слишком много лет она боролась с этой вредной привычкой, чтобы пренебречь своим завоеванием ради какого-то Аксенова. Вначале – дела, потом – на диван. Иначе так и будешь валяться среди бардака, бабушка правильно говорила: «Дома не в гостях: посидев не уйдешь». Дела растянулись до вечера, зато к восьми часам уставшая, но довольная собой Ира устроилась после душа в свежей постели и взялась за газету. Даже телефон отключила.

Как говорят в американских фильмах, она теперь в полном порядке – и снаружи и внутри, теперь никакой Аксенов ей не страшен.

«Александр Николаевич, если в отрасли столько проблем, решение которых зависит только от государства, не думаете ли вы о том, чтобы заняться политикой?» Ира по привычке скользнула взглядом к последнему вопросу корреспондента. Ответ тоже прочла, но не поняла ни слова.

Еще раз прочла и опять ничегошеньки не поняла. Вместо умных фраз о налогах, доходах и ответственности она услышала: «Скажи: „Саш, Сашка, Санька, Шурик“ – как тебе больше нравится».

– Мне больше нравится «Александр Николаевич», – вслух сказала Ира, обращаясь к аксеновской фотографии, и упрямо продолжила читать интервью. Прочла и снова не поняла ни слова. Еще раз прочла и опять не поняла. Разревелась, рванула газетный лист точнехонько вдоль аксеновского портрета, саданула кулаком по подушке и не сдержалась, крикнула в сердцах: