Отдай мне мужа! - Светлана Демидова

Меня охватил настоящий ужас, и я с трудом задала очередной вопрос:

– Что вы делали у квартиры Панкиных?

– Как что? Впрочем, да… вы правы, мне там не следовало бы появляться. Лучше было бы, если бы с этим известием к вдове господина Панкина явились официальные люди. Но я должен был хоть что-то… как-то… Я чувствовал себя виноватым… Мне хотелось… не знаю, как сказать… может быть, получить свою порцию страданий, чтобы снять с себя хоть часть вины… Вы меня понимаете?

Я никак не могла сообразить, про какую такую вину он пытался мне втолковать. Мне было не до его вины. Теперь я поняла, чей голос слышала в телефонной трубке, когда звонила в квартиру Буся. Я звонила, чтобы узнать, явилась ли Ева домой. Когда она подходила к телефону, это означало, что она еще не выпила виски с тем, отравленным льдом. А потом вдруг я услышала незнакомый мужской голос… Вот чьим он был… Журналист ничего не говорит о смерти сестры… Неужели она все еще жива? Буся уже нет, а она все еще жива? Неужели она будет жить всегда? Она бессмертна?

– То есть вы видели… Еву? – зачем-то спросила я, хотя и так было ясно, что он ее видел.

– Да, конечно, видел.

– Вы сказали ей о том… ну… что Герман…

– Нет… Я не смог…

– То есть она этого так и не узнала?

– Пока нет…

– Пока? То есть с ней все в порядке?

– Ну… В относительном… Если не считать, что она мертвецки пьяна, то… пожалуй, да, пока все в порядке. Не знаю, что с ней станется, когда она узнает о смерти мужа. Поскольку я полицейским сказал, что сам к ней съезжу, вряд ли кто-нибудь еще явится к ней с этим сообщением… Сейчас… – он посмотрел на часы, – народ еще отсыпается после новогодней ночи…

Мне плевать было на тех, кто отсыпается, и потому я снова спросила о Еве:

– Она пила при вас?

– Ну… при мне тоже пила… Я пытался у нее отнять, поскольку она и без того была уже хороша, но… Похоже, виски для нее был лекарством от нервного перевозбуждения…

– То есть она пила виски?

– Да.

– И, конечно же, со льдом?

Журналист пожал плечами и сказал:

– Ну, да. Она просила положить лед в стакан.

– Вы хотите сказать, что Ева пила виски со льдом… И ничего?

– Лед я не успел ей положить… Она выпила целый стакан неразбавленного виски и буквально…

Журналист осекся и замолчал. Он явно начал прозревать. Похоже, до этого он действительно не догадывался, кого мы с Бусем хотели отравить. Это ведь лежало на самой поверхности. Кого могут захотеть отравить любовники? Конечно, того, кто им мешает. Но этому Дон Кихоту, который вечно будет любить жену, похоже, не могло прийти в голову, что кто-то захочет отравить свою Дульсинею, когда она перестанет казаться совершеннейшей из женщин. Для него собственная жена всегда будет оставаться совершенством. Ей, конечно, можно только позавидовать… Возможно, Вишневский предполагал, что мы отравили моего мужа… Впрочем, то, что он считал раньше, не имеет ровным счетом никакого значения, поскольку сейчас он уже все понимает правильно.

– То есть… вы хотели… – начал журналист, – отравить жену господина Панкина? Но она же…

На его лице промелькнуло такое трогательное выражение, что я усомнилась в его донкихотстве. Неужели? Неужели эта чертова Ева зацепила даже его, такого честного и принципиального? Что же Бусь сделал не так? Да, мне бесконечно жаль Германа, но почему эта тварь жива?! Почему она не пила виски со льдом до прихода журналиста? После скандалов с мужем и со мной она просто обязана была напиться!

– Не может быть… – прошептал Вишневский побелевшими губами.

Я усмехнулась и ответила:

– В этой жизни все может быть! Ведь умудрилась же как-то Ева не напиться до вашего прихода, хотя должна быть даже не просто мертвецки пьяной… Она должна быть окончательно и бесповоротно мертва!

– Она напилась… только в ресторане… – рассеянно проговорил журналист, а потом вдруг проревел: – Что вы отравили конкретно?!

– Лед. А моя сестра пьет виски только со льдом! И мы рассчитывали…

– Как же… – перебил меня Вишневский. – Это же невозможно… Там же моя жена… Она тоже любит виски со льдом…

– Жена? Ваша жена? Что она там делает?

На мои вопросы журналист не ответил. Он бросился к телефону и набрал номер. Когда не смог дождаться ответа, яростно швырнул трубку на рычаг, вытащил из кармана мобильник, посмотрел на черный экран, буркнул: «Черт, он же разряжен…» – и вылетел из моей квартиры.

Когда я оглядываюсь назад, то постоянно задаюсь неразрешимым вопросом: «Неужели Лиза пришла в этот мир именно для того, чтобы создать мне определенные стартовые условия и отыскать единственно возможное место для осуществления моих желаний и планов?» Конечно, меня самого манили столицы, где, как мне казалось, я мог бы реализовать свои способности более полно, чем в Пятигорске. Но именно Лиза предложила Петербург, а не Москву. Я долго сомневался. Мне приходилось общаться с москвичами, приезжавшими в наш городок на отдых, и я понял, что многие из них считают Питер чуть ли не такой же провинцией, как Пятигорск. Во всяком случае, в их голосах всегда звучало превосходство столичных жителей над остальными жителями России, включая петербуржцев. И я всерьез подумывал о том, что если уж менять замечательную квартиру в Пятигорске, то только на московскую. То есть на лучшее из возможного. Начинать новую жизнь, так уж с блеском. Лиза очень быстро доказала мне, что нужны весьма серьезные средства на доплату к нашей квартире, чтобы поселиться в Москве. Нам их не хватит даже после продажи дачного участка и комнаты в коммуналке, которая досталась Лизе от бабушки. Надо сказать, что я долго колебался. Мне казалось, что мы сможем выручить приличные деньги, если продадим в местный музей коллекцию пейзажей моего деда, известного в Пятигорске художника, а недостающие возьмем у друзей в долг. Лизины расчеты показали, что мне стоит спуститься с небес на землю и согласиться на приличную квартиру в пригороде Санкт-Петербурга. Даже припертый к стене цифрами, я хотел только в Москву и, думаю, залез бы в долги по самые уши, если бы не Лиза. Она, не делая сцен и даже особенно не настаивая, каким-то непостижимым образом все же сумела внушить мне, что наше место в Петербурге. Вырученных от всяких продаж средств действительно хватило на квартиру, правда, в питерском пригороде, зато мы не были никому должны и могли спокойно обживаться на новом месте. Разве можно было предположить, что моя жена мостит дорогу к собственной гибели? Если бы я настоял на своем и залез в сумасшедшие долги, Лиза была бы жива. Что такое деньги по сравнению с человеческой жизнью? С Лизиной жизнью! Всего лишь жалкие, ничтожные бумажки!

Когда я думаю, могло ли все сложиться иначе, у меня чуть ли не закипают мозги. Как ни прикидывай, несчастье непременно произошло бы. Должна была погибнуть женщина. Одна или другая. Могли погибнуть обе. Кто так распорядился? Те двое, которые планировали свое преступление, ничего не знали ни обо мне, ни о Лизе. Почему именно мы оказались втянуты в эту смертельную игру? Для чего я вытащил Лизу от Караянов? Я хотел спасти Еву и потерял Лизу. Я потерял Лизу, но спас Еву. Или не спас… Просто погубил Лизу… Возможно, Лизино присутствие рядом с Евой ни на что не повлияло. Ева была настолько пьяна, что, может быть, даже и не просыпалась вплоть до моего прихода. Кто теперь может это сказать? Ева ничего толком не помнит. А я сам предложил Лизе выпить виски. Сам! Кто знает, может быть, она не решилась бы распоряжаться в чужой квартире, и именно я наставил ее на гибельный путь! Неужели все именно так и должно было произойти, чтобы я… Неужели ценой Лизиной жизни? Неужели она рождена была только для меня?