Модельный бизнес по-русски - Владислав Метревели

Поезд гулко, как пробка из винной бутылки, вырвался из шумного туннеля и тут же почти беззвучно заскользил, окруженный светом, над Москвой-рекой по мосту. Кир помнил, как несколько лет подряд проезжал по этому мосту. Поезд делал остановку на станции «Ленинские горы», и если там в вагон входило и выходило больше двух человек, Кир загадывал желание. Какие желания могут быть у закомплексованного, инфантильного, замордованного родителями, одноклассниками и дворовыми пацанами студента-первогодка, пусть и поступившего в самый престижный вуз страны – МГУ им. М. В. Ломоносова? Кир всегда был щуплым и невысоким для своего возраста. В четырнадцать лет за лето, правда, вымахал на три головы и пришел 1 сентября в класс гоголем, но только получил еще большую порцию насмешек, так как теперь его несуразное, лишенное сильных мышц туловище, как подсолнух под тяжестью головы-цветка, колебалось под воздействием всех сил, самой безобидной из которых была сила земного притяжения. Тычки и насмешки Кир сносил, загоняя обиду глубоко в лабиринты сознания, но когда он пришел домой с перепачканными дерьмом тетрадками и с кровоточащей ладонью – малолетние изверги устроили ему пытку каленым железом в школьном саду, – отец впервые отправился в школу.

Обычно на родительские собрания ходила мать Кира, худенькая, неприметная дамочка, словно впитавшая в себя ужас унижений 37-го года – года своего рождения от такой же невзрачной женщины, копией которой она становилась год от года, пока не сравнялась по возрасту с датой, после которой отсчет жизни ее матери прекратился в связи со смертью в одном из отделений НКВД, куда привезли ее допросить о сотрудничестве мужа ее с вражескими разведками на благо мирового империализма. Муж ее, Киров дедушка, бывший бескомпромиссным чекистом и борцом за коммунистические идеалы, в этот же самый момент в соседнем каземате погибал, изрешеченный яростными пулями исступленного особиста.

Отец Кира, несмотря на происхождение жены из семьи «врагов народа», словно в отместку режиму, мучительно и натужно добивался движения по карьерной лестнице в том же самом ведомстве, несколько раз, правда, переименованном за эти годы, замучившем его тестя и тещу, увидеть которых ему не довелось. В итоге к своим сорока, когда Кир пошел в школу, отец достиг звания подполковника КГБ, а через несколько лет, отличившись во время спецоперации на московской Олимпиаде-80, пока все ловили взглядом улетавшего мишку, добавил в свой послужной список ряд благодарностей, орден из рук Андропова и очередное-внеочередное звание.

Сынка-оболтуса после упомянутого инцидента и похода в школу отец определил в одну из находящихся под крышей КГБ школ карате, но Кир, не особо отличавшийся на поприще мордобоя, уяснил из японской философии единоборств очень важный, чуть ли не главнейший постулат: чтобы победить противника, изначально нужно уступить ему, дать слабину и поймать, подцепить его затем на неверном движении, шаге, подбросив (иногда даже запрещенным приемом) выше своего роста и припечатав к татами, и заламывать до рези в глазах и исступленного крика боли, вырывая сухожилия из суставов в приступе ни с чем не сравнимого ликования. Подленького, болезненного ликования мыши, вгрызшейся в основания слоновьих стоп и повергающей своего, казалось бы, непобедимого противника оземь, оземь, оземь! Не раз собирались пацаны из секции поколотить Кира по-настоящему, но сначала их сдерживал кодекс чести, которым пронизана философия карате и которому они старались служить верой и правдой, а когда терпению пришел конец и они сгрудились за углом здания, поджидая Кира, то первым на них вышел сурового вида мужичок, который, дыхнув перегаром, достаточно твердо попросил их не делать глупостей и не трогать Кира, показав из кармана шинели со споротыми погонами широкую заточку, перемотанное черной изолентой лезвие. С ненормальным решили не связываться, и подростки отныне с опаской взирали на щуплого Кира, победоносно приходившего на тренировки и с утроенной яростью сражавшегося на ковре.

Жила семья Фемочкиных (фамилия тоже была одним из болезненных комплексов Кира) на Фрунзенской набережной, в одном из самых дорогих и престижных районов Москвы, где в былые годы обитали дипломаты, деятели культуры, ученые, разрабатывающие секретные проекты, и рядящиеся под них разведчики и гэбэшники, а сейчас селятся самые респектабельные новоявленные москвичи. Жены законспирированных и засекреченных, а подчас просто великих и известных мужей (военных и писателей, селекционеров и замполитов), когда-то руководившие грузчиками, заносившими в сталинские квартиры трюмо и шифоньеры, теперь редко встречаются во дворах, усаженных яблоня ми с корявыми ветками-сучьями. Домработницы, словно сошедшие с экранов, пасущие отпрысков вышеназванных жильцов этого мемориального района и выбивающие ковры на девственно-чистом снегу у подъездов, сменились актрисами и кинорежиссерами, балеринами и футболистами. Лишь в некоторых домах еще остались жильцы, постепенно вытесняемые «новыми русскими», скупающими престижные квартиры иногда с помощью риелторских афер, а иногда просто весом своих кошельков, с чем не могут конкурировать пенсии даже заслуженных офицеров, сохранявших основы советской государственности на протяжении многих лет.

Неожиданная помощь в истории с заточкой пришла к Киру от спившегося отпрыска когда-то известной генеральской фамилии, живущего в соседней квартире и продолжающего деградировать, сдавая бутылки после попоек в опустевших хоромах. Как Кир втерся в доверие и подружился с пьянчугой, не должно вызывать удивления. С его пронырливостью, сдобренной парой бутылок зелья, любого из «бывших» можно было перетянуть на сторону нынешних, входящих во вкус управления собственными возможностями и строящих свою жизнь по новым законам. Звали опустившегося генеральского сына Дмитрием. Его мать перерезала себе вены, когда, на свою беду, вернувшись с дачи во внеурочное время, застукала мужа на супружеском ложе отнюдь не в одиночестве. Однако не досужие сплетни и не память о семейной трагедии привели Дмитрия к столь плачевному результату. Просто вырождалась порода, все слабее становились отпрыски железных революционеров, закаленных в боях с оппонентами и ковавших победы советской власти.

В конце концов единственный друг Кира съехал на окраину Москвы, продав за бесценок квартиру на Фрунзе кавказским нуворишам. А Кир, вполне успешно закончив школу, недолго стоял перед выбором дальнейшего пути. Отец помог с поступлением на юрфак МГУ. Он еще несколько раз помогал сыну во время учебы – когда Кир, неожиданно увлекшись девочкой-сокурсницей, завалил сессию, и потом, когда вставал вопрос о распределении и дальнейшей карьере. После напряженных переговоров с генералами разных отделов и служб отец вернулся домой, устало опустился в кресло в своем кабинете и вызвал Кира.

– Сын. – Он никогда не обращался к Киру по имени. – Я решил все… Будешь у Филатова в подчинении. Начнешь – там посмотрим.

Филатов был одним из ближайших друзей Фемочкина-старшего. Они учились вместе. Вместе под видом дипломатов работали в США и вместе же были выдворены из страны во время громкого скандала в середине семидесятых. Потом их пути разошлись. Филатов возглавил один из отделов МИДа, а затем формировал российское отделение Интерпола; у Фемочкина – Ангола, Никарагуа, Афганистан, Мозамбик. Поначалу Фемочкин откладывал разговор с ближайшим другом, потому что, во-первых, не хотел отказа по вполне понятным соображениям (трудоустройство близких родственников к ближайшим же друзьям всегда проблематично: чуть что не так – все остаются недовольны, и многолетние отношения рвутся, как ветхое белье), во-вторых, надеялся найти для Кира более спокойную позицию. Но время шло, надо было принимать решение, и отцу пришлось обратиться к Филатову. Тот взял паузу, думал неделю. За это время некоторые из тех, к кому обратился отец до Филатова, дали либо уклончивый, либо отрицательный ответ, а предложения пойти адъютантом к стареющему генерал-лейтенанту Ч. или шифровальщиком в «бестиарий» Фемочкин-старший, благодаря и испепеляя взглядом благодетелей, отметал как недостойные сына. Кир к этому моменту уже поступил в Академию при российском отделении Интерпола, чтобы продолжать образование без отрыва от работы.