Дневник заштатной звезды - Пол Хенди

Ровно через пять месяцев мне тридцать, а я ни о чем не могу думать, кроме как о смерти и неудачах.

Чем я могу оправдать свое существование на этой планете? Парой пантомимных афиш со своей фотографией да видеокассетой с рождественским выпуском телешоу «Знаменитые безнадеги» с моим участием.

Сегодня в парке видел, как трехлетний малыш вместе с папой и мамой запускали воздушного змея. Малыш был в красном пальтишке и ярко-желтых резиновых сапожках. Всякий раз, когда порыв ветра поднимал змея ввысь, мальчик визжал от радости. Папа показывал сынишке, как делать «мертвую петлю». А когда змей с грохотом врезался в землю, мальчик несся к нему со всех своих крохотных ножек и снова запускал, сопровождая звонким:

– Три… два… один… ПУ-У-У-У-У-УСК!

Я наблюдал за ними сорок пять минут. Малыш без конца смеялся. Казалось, ему никогда не надоест играть с этим змеем. Я едва сдерживал слезы, видя, с какой гордостью смотрят на него папа с мамой.

Я никогда не чувствовал такой гордости ни за что в своей жизни.

Никак не могу перестать думать о той семье в парке. Они выглядели такими полноценными.

Подойди ко мне сейчас дьявол и предложи на выбор: нежную, преданную жену и любящих ребятишек или торжественные похороны и посмертную телепередачу в мою честь, мне кажется, я выбрал бы семейную жизнь и детей. Никогда не думал, что у меня возникнут подобные мысли.

Да и с чего я вообще решил, что надо обязательно быть кем-то? Вот Джон Гофф, с которым мы вместе ходили в начальную школу, – тот наверняка доволен тем, что он никто.

По крайней мере, он никто с женой и тремя детишками.

Есть только один человек, с кем я могу поделиться своими чувствами. Я набрал номер Чарли и стал ждать. Мы не разговаривали с той самой ссоры. Включился автоответчик, и я заговорил.

– Привет, это я… э-э… Саймон…

И услышал, как Чарли схватила трубку.

– Привет, постыдный ты мерзавец.

– Постыдный? Имя прилагательное, означает «вызывающий стыд или заслуживающий порицания». Синонимы: недостойный, позорный, унизительный.

Молчание.

– Мы все еще друзья? – спросил я тоном семилетнего школьника.

– Ну, это как посмотреть.

– В смысле?

– В смысле, звонишь ли ты, чтобы извиниться за то, что вел себя как последняя сволочь, или чтобы загрузить меня очередным монологом Саймона Питерса, зацикленного на собственной личности.

Я сказал Чарли, что вовсе не зациклен на собственной личности. Затем рассказал ей о своих страхах: о том, как меня преследует навязчивая идея смерти, и что смерть Винса Зависти – это предупреждение Саймону Питерсу. Рассказал историю о Йене Ботаме в самолете и о том, как ужасно было увидеть Уолли Пейна за рулем такси. Я поведал о маленьком мальчике с воздушным змеем и о том, с какой гордостью смотрели на него родители. Рассказал о том, каким пустым и бессмысленным кажется мне все мое существование и в какой ужас я прихожу, когда подумаю о том, что могу закончить дни грузчиком в супермаркете или, что еще хуже, ведущим какого-нибудь телемагазина. Стоило мне начать – и остановиться я уже не мог. Слова выскакивали из меня сами собой. Я был пациентом, а Чарли – моим психотерапевтом.

– Ведь жизнь не ограничивается одним шоу-бизнесом, правда?

С этими словами я перестал себя контролировать и разрыдался.

На другом конце провода царило молчание. Я не знал, там ли она еще.

– Чарли?

– Завтра у нас на передаче особый гость, – многозначительно произнесла она.

– Я не хочу говорить о ваших особых гостях. Я хочу говорить о себе!

– А мне кажется, об этом человеке тебе захочется поговорить.

– И кто же это?

– Боюсь, тебе не понравится мой ответ, Саймон.

– Кто это?

– Кое-кто, кого ты хорошо знаешь.

– КТО?

– Мими Лоусон.

Имя врезалось в меня как груженый автопоезд.

– Но ведь Мими Лоусон беременна.

Я чуть было не добавил «моим ребенком», но вовремя спохватился.

– Да, Саймон, именно поэтому мы ее и пригласили. Если ты вдруг отстал от жизни, вопрос «Кто отец ребенка Мими Лоусон?» на сегодняшний день просто гвоздь сезона.

Ее слова так и повисли в воздухе.

– Саймон?

– Да, Чарли?

– Это ведь не твой ребенок, правда?

Голос Чарли был сухим и холодным.

– Что ты имеешь в виду?

– Ребенок Мими Лоусон. Он ведь не твой?

– Нет!

Я выкрикнул это с неподдельным возмущением: так, словно одна лишь мысль о том, что Мими Лоусон носит моего ребенка, – полный абсурд. Разумеется, так оно и было. По крайней мере, до недавнего времени.

– Ты же ведь переспал с ней во время пантомимы, разве нет?

Чарли вообще отличается завидной памятью на подобные вещи.

– Да… то есть нет… Я не знаю…

– Саймон?

– Да, я переспал с ней, и да, это мой ребенок… По крайней мере, я так думаю.

Еще одна пауза.

– Ты уже говорил с ней?

Судя по голосу, Чарли расстроилась сильнее, чем я ожидал.

– Не совсем…

– Как это: «не совсем»?

– Ну, скажем, я избегал этого разговора. Она все время крутилась у моего дома, но я ее просто игнорировал. Я тогда еще не знал, что она беременна.

– Саймон, ты должен поговорить с ней. Ты должен выяснить, твой это ребенок или нет. Когда же ты наконец перестанешь жить в этом своем мире надуманных фантазий и поймешь, что на свете есть еще и обязанности? Слышишь меня, ты, самовлюбленный засранец?

Пауза.

– Я так понимаю, мы по-прежнему друзья?

– Да, мы по-прежнему друзья, но разберись сначала со своей жизнью.

С этими словами Чарли повесила трубку.

Повесила, не швырнула, из чего я заключил, что между нами все о'кей.

Чарли права.

Чарли всегда права.

Мне нужно разобраться со своей жизнью и перестать впадать в депрессию по каждому поводу. Все не так плохо. С точки зрения карьеры еще остается надежда на прайм-таймовую викторину «Вы – в пролете», а воспитание ребенка, возможно, принесет чувство удовлетворения, которого мне так не хватает.