Метро 2033. Дворец для рабов - Светлана Алексеевна Кузнецова

– Обожаю «Киевскую», – проговорил Немчинов, тихо посмеиваясь. – Никита, трогай.

Станция «Парк культуры» поражала медальонами – на этот раз белоснежными, – строгим серым мрамором и узорчатым полом, который Немчинов назвал «ковром». Здесь тоже стояли лотки и палатки, но народу было меньше, да и вели себя люди менее суетливо, не кричали, расхваливая товар. Покупатели вальяжно прохаживались между рядов с товарами, продавцы неспешно и с гордостью ждали их решения. Кроме привычного и примелькавшегося уже оружия, одежды, посудной утвари, попадались вещи более экзотичные. Со стола, накрытого черным полиэтиленом, проезжающим махали лапками белые кошки, глядели исподлобья жабы, выкрашенные блестящей охристой краской, сияло что-то мелкое, издали похожее на стекло.

– Товар для довольно состоятельных граждан, – пояснил Немчинов. – Тех, кому важно не только то, чем питаются и какую одежду носят. Если кто-нибудь скажет, будто все, не несущее практической пользы, более не важно в этом мире, не верь. Чушь это первостепенная. Человек от крысы тем и отличен, что не только в жратве нуждается.

– Я никогда и не утверждал обратного, – заметил Тим, поведя плечом.

– Ну конечно, – хмыкнул Немчинов. – Кого я убеждать пытаюсь? Самому смешно, – и тотчас же распорядился: – Никит, тормозни.

Чуть дальше лотка с кошками находился самый настоящий книжный развал.

– Вот это удача! Не каждый раз этот челнок встречается.

Тим не ответил, но у него и самого загорелись глаза.

– Сходи, будь другом, Никит. Тебе мои вкусы известны.

Машинист кивнул, дернул за рычаг, располагающийся справа.

«Пуф-ф…» – издала дрезина и остановилась. Все пассажиры, сидящие в ней, покачнулись вперед-назад, а машинист, ловко спрыгнув на перрон, поспешил к развалу.

На какое-то время повисло молчание, Тим даже удивился. Немчинов сидел напротив и усмехался одной стороной рта. Взгляд неправильных разноцветных глаз был направлен поверх плеча левого конвоира, в нем отражались огни ламп накаливания, развешанных на путевых стенах. Лишь проследив за этим взглядом и обернувшись, Тим понял, в чем дело.

У развала машинист оказался не один. Две хорошо одетые дамы степенного вида стояли впереди. Одна – в черном длинном приталенном пальто и в фетровой шляпе, из-под которой торчали ярко-рыжие вьющиеся пряди, – набирала книги. Каждый раз, когда она тянулась за следующим переплетом, приподнимался рукав, оголяя стройное запястье, на котором сверкал, переливаясь золотым и матово-белым, широкий браслет с мелкими красными камнями. Вторая – в кожаной куртке кремового окраса и цветастом платке – стояла рядом и смотрела на соседку с явным неодобрением, читавшимся и в позе, и в выражении грубоватого лица. Особенно – в тонких поджатых губах, бровях, сведенных на переносице, и теребящих друг друга кистях рук. На безымянном пальце правой женщина носила крупное и не слишком красивое кольцо, сплавленное из трех разных: тусклого бронзового, золотого и стального. В среднее был вставлен квадратный розовый камень.

– Ванечка купить при оказии просил, – сказала первая женщина. Она и не думала оправдываться, просто информировала. – Очень уж он фантастику уважает.

– Фантастику? – вторая неприязненно сморщила нос, отчего лицо стало напоминать оскаленную крысиную морду. – Ты чего же, хочешь, чтобы он у тебя совсем дураком вырос?

Первая женщина тоже нахмурилась, впрочем, скорее удивленно, чем недовольно. Две параллельные морщинки расчертили высокий лоб. Немного подумав, она положила верхнюю книгу из стопки обратно на лоток, а затем поинтересовалась подчеркнуто вежливо:

– А твой что читает?..

– Мой?.. – вторая спала с лица. – А ничего, – недовольно пробурчала она. – Тунеядец растет. Лишь бы лежать и в потолок поплевывать – ни целей, ни увлечений.

Первая женщина снова взяла книгу и положила поверх стопки, а затем – еще две.

– Чтобы уж наверняка, – пояснила она иронично.

– Почему здесь столько военных? – спросил Тим, когда все интересное закончилось.

– Стратегическое положение станции и относительно недавняя война с Красной Линией, – ответил Немчинов и указал на ветвистую трещину, прошедшую по мрамору.

Тим присмотрелся внимательнее. Ослепленный чистотой и красотой станции, он поначалу не заметил ни проломов и трещин, ни вырванных из арок кусков мрамора.

– Живут, как на границе, – пробурчал Индеец.

– Как на границе и живут, – то ли согласился с ним, то ли возразил Таракан.

Наконец-то возвратившийся машинист передал книгу Немчинову: небольшую, выполненную в зелено-черно-серых тонах. На обложке был изображен бюст мужчины: римский нос, высокий лоб и скулы, большие миндалевидные глаза. Название – «Властелин мира» – располагалось сразу под ним, а вот имя автора Тим прочесть не успел: Немчинов быстро спрятал том за пазуху.

– Перечитаю, освежу в памяти и поделюсь, – пообещал он.

Тим кивнул. С советской фантастикой он был знаком неплохо. Другое дело, что признаваться в этом сейчас не стоило: опасения вызывал не столько Немчинов, который и так знал многое, сколько его спутники. Все же докладывать могла не только Маряна – в этом ганзеец тоже оставался прав: нельзя обвинять несимпатичного тебе человека во всем.

«Добрынинскую» – монотонно-шумную, переполненную и какую-то усталую – проехали быстро. Взгляд только и успел выцепить красный мрамор и нервно-настороженные лица.

– Какие-то они убитые, – заметил Тим.

– Народу много. Работы немало. Прибыли почти нет, – откликнулся Немчинов. – Не покривлю душой, если скажу, что «Добрынинская» – самая бедная станция Содружества. Как думаешь, какое из человеческих качеств самое разрушительное?

– Страх, – ответил Тим, не задумавшись.

Немчинов покачал головой и произнес:

– Лень. Именно она – основная причина зависти, страха, ненависти. Тот, кто ленится, всегда найдет кучу отговорок, чтобы ничего не предпринимать, и он же будет искренне недоумевать, почему жизнь у других складывается удачнее, чем у него. Недоумение раньше или чуть позже перерастет в зависть, неудовольствие и злость. По нынешним временам, само собой, не выйдет лежать на боку постоянно, но можно все делать неспешно, спустя рукава. Ну, а завистливый человек, поставивший большой жирный крест на себе, вполне способен забить и на окружающих – ему ведь их нисколько не жаль.

– Это вы к чему, Олег Николаевич? – спросил Таракан.

Немчинов пожал плечом.

– Да так, рассуждаю, – произнес он. – С таким отношением к жизни и до бандитской вольницы недалеко. Лентяи весьма охотно становятся отморозками. Вот уж кого я с удовольствием пустил бы в расход – всех до единого. Меня не столько фашисты раздражают, сколько эти.

Узорчатую, кружевную «Павелецкую» тоже проехали на приличной скорости. Тиму сообщили, что на соседнюю одноименную станцию из города наверху постоянно лезет всякая дрянь, потому режим здесь приближен пусть не к чрезвычайному, но тревожному. А значит, нечего делать вблизи человеку без документов, даже с такими сопровождающими, облеченными и властью, и доверием.