Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон

– Франц, я теперь умею пользоваться этой треклятой машинкой, – сообщил он с удовлетворением.

– Ты точно уверен?

– Ха, чертова штуковина выдает мне все, что я захочу, – от среднего арифметического до бесконечно малых!

– Учти, Рэмбо, гимназия вложила в твое образование массу труда и усилий. Будет обидно, если машинка накроется медным тазом прямо во время экзамена.

– Не беспокойся, сучка готова к бою!

Если бы не перегородка, я бы похлопал Риделя по его крепкому плечу.

– Тогда дерзай, брат, желаю удачи.

– Спасибо, жердина! – весело отозвался Ридель.

Постепенно срач мне начал надоедать. Скучно просто так сидеть на толчке и ждать, что из меня выйдет. Тогда я достал египетскую смесь Хайнца Вегенаста и забил себе косяк. Это был громадный косячшце по локоть длиной. Я наполнил легкие дымом, позволяя тетрагидроканнабинолу и прочим ништякам войти и обосноваться у меня в организме. Рэмбо что-то напевал за стенкой, но его голос становился все глуше и глуше, и я чувствовал, как с каждой затяжкой отчаяние ослабляет хватку, отступает, и наконец совершенно меня покидает. Я закрываю глаза, медленно скольжу по фиолетовому туннелю и выплываю на другом его конце – в сфере грез – и продолжаю путь по радуге над океаном. Эрйылмаз назначает меня первым раскрашивателем радуги. Он сует мне в руку огромную кисть, и я начинаю раскрашивать радугу, провожу желтую полосу, и красную, и зеленую, и тут я наступаю на собственную тень, поскальзываюсь, падаю с радуги, кручусь в штопоре, как сломанный вертолет, и буме – грохаюсь на крышу «кубика» с колючей проволокой от голубей. Я прячу руки в карманах, потому что так плохо сделал свое дело, и от досады пинаю свою тень, которая во всем виновата, так сильно, что колено вылетает из пазов. Потом я целую вечность сижу на усыпанной гравием крыше «кубика» и пытаюсь осмыслить свою будущую жизнь в качестве неудавшегося раскрашивателя радуги, как вдруг появляется Юлиан на танке. Он поворачивает башню, кричит, чтобы я забирался к нему, я несусь вниз по лестнице и выбегаю через главный вход наружу. В небе, вместо солнца, висит Йоханн. Венесуэла с главой окружного управления забираются на капот «бентли» на стоянке перед концертным залом и размахивают горящими факелами. Доро Апфель бегает вокруг машины и обматывает ее туалетной бумагой. Я вскакиваю на танк («АМХ-51», французская модель, 15 тонн, два литра бензина на километр), Юлиан трогает, и мы грохочем со скоростью пятьдесят километров в час по Зее-штрассе, оставляя следы гусениц на асфальте. Юлиан орет на растерянных автомобилистов:

«Прочь! Дорогу!»

Машины увертываются, съезжают на обочину и останавливаются. Юлиан высунулся из люка, на голове шлем, кожаный ремешок болтается под подбородком. Я сижу в командной рубке, вцепившись в пулемет («MG-31», газоотводный механизм, калибр 7,5 мм) и одновременно пытаясь заткнуть большими пальцами уши.

Мы гремим мимо парка Шадау, мимо вокзала, проносимся по герани на Маульбеерплатц и берем курс на центр города.

«Что ты задумал, братишка?» – кричу я.

Ревут полицейские сирены, люди прячутся по домам и магазинам и не верят своим органам чувств.

«Дадим жару!» – кричит в ответ Юлиан и поворачивает влево на верхний Беллиц, где полицейские бегают с мегафонами и жезлами, вносят сумятицу в ряды людей и готовят ружья со слезоточивым газом.

«Какого жару?» – кричу я.

«Голову вниз, Франц! Мы бабахнем!»

«Ты хочешь выстрелить в замок? В тунский замок?!»

Танк ревет и трещит. Юлиан сбрасывает скорость и выбирает место на Вайзенхаусплатц, чтобы лучше прицелиться в замок на горе. Полицейские выпускают снаряды со слезоточивым газом, но не приближаются.

«Закрыть уши!» – кричит Юлиан.

«Нельзя стрелять по замку! Это исторический памятник! Там туристы из Японии! Хозяин замка!» – кричу я в отчаянии и тру слезящиеся глаза.

«Срать Японию! Дрючь хозяин! Мы бьем замок, ха-ха-ха!»

«Блин на фиг, Юлиан! Не делай этого!»

«Уши!»

Я сжимаюсь в комок, упираюсь носом в колено. Юлиан разворачивает башню и стреляет.

Грохот взрыва перекрывает стук зубов за обеденным столом в Штеффисбургском доме престарелых, и все испуганно вскакивают. Восьмидесятивосьмилетний ветеран пограничных войск Биндшедлер откидывает занавески, чтобы посмотреть, в чем дело, потом выбегает на веранду вместе со всеми, кто еще способен бегать. Замковая гора охвачена пламенем, сквозь дым виднеется бесформенное, беспорядочное нечто, в которое превратился Церингенский замок.

«Адольф, – бормочет Биндшедлер и качает головой. – Теперь-το уж он перетащит Альпы к себе в Брауншвейг».

Кто-то стучал в дверь кабинки. Стучал и стучал. Я выбрался из туннеля.

– Черт! – произнес я. – Черт меня подери!

Я сидел навытяжку, как генерал, и боялся пошевелиться. В висках стучал пульс.

Я услышал голос Рэмбо Риделя:

– Эй, пора бы уже закругляться. Жми на смыв.

Я глубоко дышал ртом. Неужели я хотел этого? Бывало ли уже, чтобы я накурился до такой степени, что не мог найти дорогу обратно?

– Рэмбо! – заорал я. – Дави на газ до пола! Я бросаю «кубик»… К дьяволу Тун! И пусть мы все погибнем! Туман горит!

– Ладно-ладно, малыш, давай уже выходи, у нас сегодня дела.

Я бросил окурок в сине-коричневую воду, поднялся, натянул штаты на задницу, смыл унитаз, одернул рубашку, поправил на груди значок некурилыцика (мою медаль за отвагу), вытянул позвоночник, открыл защелку, потянул за собой дверь вместе с дверным косяком, а косяк всю остальную стену.

Письменные и устные экзамены начались в понедельник в восемь и закончились в пятницу в двенадцать. В пять минут первого я лежал под кустом бузины и обдумывал свое положение.

Разве я не хотел на всю жизнь остаться гимназистом?

Если в конце концов это не удалось, то вовсе не из-за сложности задачи (чем выше препятствие, тем легче под него подлезть), а из-за передозировки ТГК, которую я получил в моей любимой туалетной кабинке.

«Ты хоть понимаешь, что у тебя внутри творится, когда ты накачиваешься этой травкой?»

Теперь понимаю, метельщик. Травка лишила меня моего рая.

Во время выпускных торжеств (общий сбор и речи в концертном зале) я слинял в город, чтобы купить Доро Апфель подарок на прощание. Что-нибудь большое – такое, что сравнилось бы по размеру с ее бедой. Теперь, когда мы с Рэмбо Риделем сдали экзамены, ее медицинским талантам не будет применения. Возможно, медпункт даже придется закрыть из-за отсутствия спроса.

Не скажу, что мой выбор был исключительно умным. Я мог бы купить для фрау Апфель букет цветов, стерильные бинты или мешочек сухофруктов. Вместо этого я отправился в книжный магазин в Беллице и положился на интуицию. Иду себе по отделу здоровья и хватаю одну за другой книги с полок – лечебная гимнастика, аюрведа, гомеопатическая хирургия, соколе-чение, точечный массаж ушей и стопы… У меня под мышкой набралось больше книг, чем способно уместиться в голове.