Пушкин и императрица. Тайная любовь - Кира Викторова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поиск косвенного отображения интересующей нас темы возвращает к октавам «Домика в Коломне».
Под наброском цитируемого выше вступления:
мы видим рисунок, на первый взгляд, не имеющий отношения к гибели «Параши» и «безумству» Евгения – то есть сюжету «Медного всадника».
Под раздутым от ветра парусом стремительно движется к береговому причалу челн. Самого берега нет на рисунке, но что он близко – говорит нетерпеливая поза стоящего пловца: еще мгновенье, и он выпрыгнет из лодки на берег (ПД 134).
Итак, рисунок в рукописи «Домика в Коломне» приводит нас к восстанию новгородцев – к «Отрывку» из поэмы 1822 г. – «Вадим», напечатанному сразу в трех журналах: в «Северных цветах» Дельвига, «Памятнике Отечественных муз» и «Московском вестнике» на 1827 год, то есть в год открытия Пушкиным имени «незабвенной» «Девы – Жены» Лицея – Е. А. Заметим, что в Болдинскую осень 1833 г. поэтика приведенных стихов «Вадима» обретет трагическую окраску – предтечи безумия «Евгения»:
Как уже отмечалось, пристани, к которой причаливает челн с пловцами, не изображает Пушкин, рисуя только пунктирный «курс» к ней, как на картах судовых сообщений XIX века. Читаем отрывок далее:
Перед нами аналог «Острова малого», куда стремится привычной мечтой Пушкин. О тождестве образов говорят и «две ивы», которые мы встречаем в рукописи финала «Медного всадника»:
а также «дикий берег», скалы и «пена хладная» финала стихотворения «Когда порой воспоминанье» 1829 г.:
Скалу иль остров вижу там Печальный остров берег дикой увядшей тундрою покрыт
Публикуя в трех журналах столь незначительный в художественном отношении «Отрывок» 1822 г. именно на 1827 г., Пушкин несомненно преследовал одну цель: напомнить современникам недавние события 1826 г.: казнь декабристов 13 июля, смерть Н. М. Карамзина 22 мая и кончину «порфироносной вдовы» – Елизаветы Алексеевны. Определение, как известно, вызвало резкое возражение Николая, что повлекло за собой запрещение издания поэмы в целом.
Читаем «Сон Вадима»:
Картина запустения двора и терема Рогнеды – сродни заросшей тропинке и безжизненной обители дочери Мельника!
Обращает на себя внимание и количество значительных многоточий в дальнейших стихах:
Итак, Вадим видит во сне смерть жены Громвала, дочери Рюрика. Даль-нейший ход событий в плане: «Вновь на ладье идет к Новгороду. «Нева»(!), – подтверждают, что ладья «Вадима», – причаливает к Невской пристани у Петропавловской крепости. (См. гравюру Б. Патерсона «Вид на Дворцовую набережную со стороны Невской пристани» 1806 г.)
Как известно, замысел поэмы связан с заговором левого крыла декабристов 1821 г. «В Петербурге открыт заговор высшей аристокрации. На престол хотели возвести царствующую императрицу. Первое заявление о нем сделал Сперанский», – пишет Фернгаген в 1821 г. В1822 г. в Кишиневе последовал первый арест В. Ф. Раевского, а затем заключение его в Тираспольскую крепость.
«Я был членом ложи, за которую уничтожены в России все ложи», – комментирует Пушкин значение Кишиневской ложи «Овидий» в письме от 26 января 1826 г. Жуковскому.
Читая в 1827 году стихи сна Вадима:
друзья поэта и современники, естественно, относили их к «походу дружин» декабристов и его трагическому исходу.
В 1829 г. в стихотворении «На холмах Грузии» Пушкин дословно повторит поэтическую формулировку последнего стиха, вспоминая «тех» и «Ту», с которой образована «Русалка» – «EW» – «Параша» – «Рогнеда»:
Все приведенные выше наблюдения говорят о том, что перед нами мифологическая структура поэтики: то, что с точки зрения немифологического сознания различно, расчленено, в мифе выступает как вариант единого события, сюжета, персонажа.