Шесть подозреваемых - Викас Сваруп

— Что же вы за духовник после этого? — с упреком сказала она. — Разве гуманность относится только к одной религии?

И возражения сами собой умолкли. С тех самых пор Чампи живет вместе с нами, в нашей лачуге за храмом. Думаю, в каком-то смысле я могу называть ее своей сестрой. «Крестоносцы Бхопала» по-прежнему ежемесячно платят маме пособие и раз в году — третьего декабря, в День борьбы Бхопала — приезжают за Чампи. Желая привлечь внимание общества к своим проблемам, они устраивают гигантские митинги и облачаются в какие-нибудь вызывающие костюмы. В прошлом году, например, участники движения переодевались ходячими скелетами. Однако настоящая звезда любого митинга или шествия, разумеется, Чампи. Ей даже грим не нужен, чтобы напомнить людям ужасы бхопальской катастрофы.

Впервые придя в наш дом, Чампи получила от мамы обещание, что непременно будет вылечена. Ее даже показали пластическому хирургу. Тот предложил сделать операцию, но цена оказалась астрономической — триста тысяч рупий. Столкнувшись с жестокой действительностью, мы перестали заводить разговоры о внешнем облике Чампи. Она смирилась с нашей беспомощностью, а мы — с ее несуразным видом.

И вот я пытаюсь раздуть угасшее пламя старой надежды, однако Чампи неколебимо стоит на своем.

— Не буду я лечиться на гангстерские деньги, — заявляет она, выслушав до конца мою сагу о дипломате.

— Почему обязательно гангстерские? — возмущаюсь я.

— Кто же еще мог оставить их в мусорном баке? А вдруг тебя выследят?

— Не выследят. Эти деньги теперь мои. И я, черт возьми, потрачу их в свое удовольствие.

— От шальной добычи добра не жди. Ты подумал о том, к чему это все приведет?

— Жизнь чересчур коротка, чтобы тревожиться из-за будущего.

— Для тебя — вероятно, а вот мама всегда волнуется за твою судьбу.

— Можешь сказать, чтобы больше не волновалась. С завтрашнего дня ей даже работать не придется. Того, что я раздобыл, нам троим хватит лет на сто.

— Не спеши пороть горячку и строить великие планы, — предостерегает Чампи. — Лучше тебе на какое-то время залечь на дно.

А вот это дельный совет.

— Ты права, — киваю я. — Ни одна живая душа не должна прознать о моем чемодане. Пожалуй, выжду недельку. Если за это время никто за ним не явится, можно будет вздохнуть спокойно. Тогда и начнем тратить денежки. Устроим тебе операцию…

— Я ни гроша не возьму из твоей добычи, — хмурится Чампи. — И вообще, прежде чем на что-то решиться, почему бы тебе не спросить Божьего благословения? Хотя бы сегодня сходи поклониться Шиве.

— Да при чем здесь Бог? Мы ему совершенно ничем не обязаны, — пренебрежительно отмахиваюсь я.

Чампи вздыхает:

— Я помолюсь за тебя Аллаху, прощающему грехи, изливающему на людей свои милости. «La ilaha illa huwa», «Нет Бога кроме Него», — произносит она, воздевая ладони.

Мне остается в недоумении покачать головой. Учитывая случившееся с ее лицом и глазами, эта девушка поражает меня своей верой.

— Только, чур, маме ни слова про чемодан, — предупреждаю я и бодро шагаю к главным воротам.

Сейчас понедельник, день Шивы, и в храме уже собираются верующие. Ближе к обеду очередь за даршаном[94]растянется па полкилометра.

Мехраульское святилище Бхоль-Натх было построено не так уж давно, лет двадцать назад (и наверняка с той же целью, что и большинство храмов в этом городе, — лишь бы землю занять), но быстро прославилось как место исполнения заветных желаний и сделалось объектом паломничества. Внушительный мраморный зал день-деньской переполнен толпами верующих — кто-то сидит на полу, медитируя, кто-то распевает гимны. Вот здесь по утрам и работает моя мама. Она усердно моет и натирает мраморные плиты, прочищает пристенные водостоки.

Существует масса полезных занятий, уместных на территории храма, но лично меня больше всего привлекает одно — глазеть на девушек. Поскольку Шиву считают подателем хороших мужей, здесь не иссякает поток невест, желающих помолиться о подходящей партии. Знали бы эти цыпочки, какой завидный жених скрывается прямо за углом, за дверью кхоли номер один!

С самых тех пор как мне стукнуло шесть лет, святилище было неотъемлемой частью моей жизни. Я наблюдал за тем, как оно поднималось и расширилось. Видел, как хорошеет сад и земля прорастает деревьями. На моих глазах год от года взлетали цены на сладости[95]и цветы, жирели жрецы и торговцы.

Впрочем, нашей семье храм тоже принес немного удачи. Раньше, когда мама здесь не работала, мы жили в трущобе Санджая-Ганди, в самодельной палатке из листов гофрированного железа, без электричества и воды. Мама готовила на глиняной печке, топить которую приходилось коровьими лепешками. От вечного едкого дыма постоянно слезились глаза. Теперь у нас пакка[96]полуторакомнатный домик — с кирпичным камином, вентилятором на потолке и даже кабельным телевидением (я втихомолку подключился к телекабелю храма). Конечно, здесь тесновато для троих. Главную комнату мы при помощи деревянной перегородки разделили на две части: одна досталась мне (там лежит матрас и стоит маленький столик), а в другой поселились мама и Чампи. С моей стороны на стенах висят красивые постеры с изображением Салима Ильяси, ну и Шабнам Саксены — правда, по большей части их закрывают мои рубашки с брюками, свисающие с настенной вешалки, — а мама предпочитает выцветшие календари с портретами разных богов и богинь. Еще у нее есть алюминиевый сундук для одежды, на крышке которого поставлено в рамочке черно-белое фото отца, увенчанное гирляндой из розочек. Это главная наша реликвия. Но если при взгляде на снимок мама видит покойного супруга, то я вижу мученика.

Мы никогда об этом не заговариваем, сам знаю: отец погиб во время несчастного случая на дороге. Хотя мне было всего шесть лет, до сих пор я не в силах забыть его завернутое в белую простыню тело, лежащее перед нашей палаткой. И то, как мама ломала свои браслеты, а потом долго билась о стену головой. Неделю спустя появился грузный мужчина в белой курте-пиджаме. Он побеседовал с матерью, кротко сложив ладони, пролил несколько крокодильих слезинок и вручил ей двадцать пять тысяч рупий. В придачу она получила работу в храме и дом. После смерти отец дал нам больше, чем смог дать при жизни.

— Слушай, ты уже месяц назад уволился из прислуги. Может, пора искать новое место? — спросила мама под вечер, когда вернулась с работы. Последнее время она ни о чем другом говорить не в состоянии. — Зачем было получать университетский диплом, раз ты собираешься только бездельничать? Аррэ, не хочешь подумать о старой матери, пожалей хотя бы сестру. Как она выйдет замуж, если брат не приносит в дом ни рупии? Господи, ну для чего ты послал мне сына-лентяя?