Клетка - Стеф Хувер

– Послушай, – произнес Кеннет и опять замолчал.

У Амелии дрогнули губы.

– Скажи, ты вытащишь меня отсюда? Или, если я сама смоюсь, я смогу приехать к тебе? Ты мне поможешь?

И снова молчание. Красноречивее любых ответов.

Нет, на фиг. Кеннет просто задумался.

– Скажи! – еще настойчивей потребовала Амелия, уже готовая напомнить и про слова любви, и про обещания сделать для нее все возможное и невозможное. Но тут из телефона донеслось:

– Зачем все это?

На мгновение Амелии показалось, что в разговор вклинился папочка. Неизвестно как, но это у него получилось. Потому что и голос вдруг стал очень похож, и интонации. И сейчас непременно раздастся: «Когда ты, наконец, начнешь вести себя нормально? Не как капризный ребенок». Но прозвучало немного другое:

– Ты же понимаешь, все, что произошло между нами, это было несерьезно. Ну, потеряли голову – случается. Мимолетное увлечение.

Что? Что?!

– Что?

– Ну подумай сама, – напористо вещал Кеннет. – Я намного старше, я женат, и для меня важен этот брак. К тому же я не хочу портить отношения с твоим отцом. На них завязан мой бизнес. Я не готов жертвовать всем ради случайно вспыхнувшей страсти. И пожалуйста, Амелия, не звони мне больше. Лучше займись учебой.

Он намного старше, а она маленькая и глупая. И конечно, самое то для нее – прилежно учиться. Чтобы в очередной раз не почувствовать себя полной дурой.

– Импотент хренов! Да пошел ты! – проорала Амелия, но ее вряд ли кто-то услышал.

Из телефона доносились короткие безразличные гудки. Пусто и гулко. Ничего не осталось. Только россыпь глянцевых снимков на столе.

– Тварь!

Амелия выхватила из ящика маникюрные ножницы и с силой ткнула ими в ближайшую фотографию. Прямо в широко распахнутый темно-карий глаз.

Заостренные кончики легко вошли в поверхность стола. Если убрать руку, ножницы наверняка остались бы торчать, но Амелия сразу дернула их на себя.

Снимок прочно засел на острие. Амелия содрала его. Пробитый глаз выглядел жутковато, но все равно этого оказалось мало.

– Скотина! Ублюдок!

Ножницы хищно защелкали, кромсая фотографию на мелкие куски. Расправившись с одним снимком, Амелия бросила взгляд на остальные, вдохнула судорожно, одним махом смела их со стола. И они посыпались на пол, разлетелись пестрой осенней листвой.

Теперь Кеннет смотрел на Амелию со всех сторон. Улыбался и хмурился.

На хрен! Все вранье!

Это лицо, эти взгляды, чувства, отношения – сплошной обман. А она – дура! Какая же она дура! Чуть не отдалась ему. Прониклась, наивная идиотка. Возомнила, что зачем-то понадобилась взрослому мужику.

Хотя ясно зачем. Самоутвердиться. Увериться, что его может желать не только престарелая мымра исключительно в силу супружеских обязательств, а что даже для молоденьких девушек он еще о-го-го. И все его трогательные признания – пустые слова, стопроцентно работающий развод для наивной глупышки.

К черту!

Амелия упала на колени, схватила первую попавшуюся под руку фотографию, принялась кромсать и ее. Потом вторую, третью, четвертую… Переползала, не поднимаясь, чтобы дотянуться до следующей. Резала, резала, резала.

– Вот дрянь!

Тонкий кончик впился в указательный палец. Амелия дернулась, выронила ножницы, и те звякнули возле ног. На подушечке мгновенно вспухла большая красная капля. Девушка торопливо засунула палец в рот, прикусила зубами, слизнула кровь. Ее солоноватый привкус немного отрезвил Амелию, и она огляделась.

Глянцевые обрезки были разбросаны повсюду. И уже не разберешь толком, что изображено на них, кто изображен. Перемешанные кусочки мозаики, которую она никогда не захочет собрать.

Только один снимок уцелел. Лежал возле самых колен.

Амелия долго смотрела на него. Сидела неподвижно и смотрела.

Но в какой-то момент ее губы дрогнули, рука опустилась, и пальцы скользнули по гладкой поверхности фотобумаги. Лоб, нос, щеки… Опять захотелось коснуться кожи, почувствовать дыхание, услышать, что тебя любят, что ты кому-то нужна…

Неужели в том не было ни капли правды? Только вранье. Как же так?

И снова вырвался крик:

– Дрянь! Дрянь! Дрянь!

Амелия отшвырнула в сторону ножницы и принялась нещадно рвать в мелкие клочки то, что еще напоминало ей о прошлом.

Мне понравилось то, во что я превратила комнату Патрика. Оклеила обоями в пастельных тонах, расставила новую мебель. Может, забросить иллюстрирование и податься в дизайнеры? Сфотографировав получившийся результат с разных ракурсов, я тут же отправила снимки в журнал интерьеров. Когда-то там у меня работала приятельница. Но, порывшись на сайте, я не нашла ее фамилии.

Зато в почте обнаружилась пара писем для меня. Один отказ… И еще один, правда, завуалированный под просьбу немного изменить стиль и отправить им новые работы. Какого черта! У каждого художника тот стиль, который ему подсказывает душа. Я не буду подстраиваться под требуемые стандарты. Я свободный человек и живу в свободной стране!

Отказы взбесили меня до предела. В этом состоянии я должна что-то делать, чтобы не разнести все вокруг. Впрочем, самое время совместить желаемое и пользу. Кажется, комната матери тоже требует ремонта!

Первым делом я выгребла из шкафа ее вещи. Перебирая платья, блузки, юбки и костюмы, я поняла, что совершенно не помню, как мать в них выглядела. Мне кажется, после смерти Патрика она постоянно ходила в замызганном халате. Хотя нет. В периоды своего просветления она одевалась довольно стильно…

Жуткая боль пронзила голову. Так случается довольно часто. Особенно когда я пытаюсь вспомнить какие-то вещи. Легче всего всплывают воспоминания с Шоном. Они всегда на поверхности, всегда рядом, как бы я ни хотела забыть – не получается.

А мать?

Если бы не фотографии, я бы не знала, как выглядит женщина, давшая мне жизнь. Это несправедливо! Это одна из игр моего мозга.

Но я придумала, как его обмануть. Мне поможет Шон. Он невероятно походит на свою мать, тетю Джейн. А та – на мою мать. Немудрено, они же родные сестры. Не близнецы, как мы с Ло. Между ними два года разницы. Но семейное сходство прослеживается.

Я заставлю Шона примерить платья матери. И сделаю снимки. У него отросли волосы, а бороды практически нет… Если фотографировать с определенного ракурса, я оживлю свою мать!

Да и вообще, возможно, все дурные наклонности Шона только из-за того, что он родился мужчиной. Мне не встретилась ни одна женщина, которая бы поклонялась насилию, как Богу! Даже взять моего отца: он задушил жену, вместо того чтобы протянуть ей руку помощи!