Тайна двух лун - Ксения Грациани

– Если мёртвую душу связывает с этим миром жажда мести, сама она не уйдёт, пока не отомстит. Ты ничего не сможешь сделать, господин. Здесь применили сильное колдовство, с которым лучше не иметь дела. Но если хочешь избавиться от своих снов – просто порви связь с мёртвой душой тем же способом, как установил её. Это единственное, что в твоих силах. Больше мне нечего сказать.

– Как тебя зовут? – зачем-то спросил я.

– Лула, – ответила цыганка.

Я не заметил, когда она ушла, не обратил внимания, как остался в трактире один. Подошёл хозяин заведения и сказал, что пора расплачиваться, они закрываются. Мне казалось, я уже доставал деньги, но спорить не стал, заплатил, сунул под мышку подарок для Лиз и поспешил на вокзал, чтобы успеть на последний поезд. Всю дорогу я думал о разговоре с гадалкой, пытаясь убедить себя, что это была пустая болтовня, мошенническая выдумка. Возможно, я действительно поддался цыганскому гипнозу… Но чем больше я сопоставлял факты, свои сновидения и сказанное Лулой, тем больше убеждался в том, что она не лгала.

Мне стоило огромных усилий отбросить всё то, чему меня обучали в университетах, и попытаться посмотреть на вещи со стороны не научной, а метафизической. Каким образом мне удалось установить связь с Аламедой? – спрашивал я себя. Неужели это всё сеанс гипноза? Введя Лиз в состояние транса, я добрался до того уровня подсознания, куда каким-то невозможным образом проникла погибшая в амазонских джунглях туземка по имени Аламеда. Хуже того, тем сеансом гипноза я словно приоткрыл для неё дверь в мир живых, и она стала приходить всё чаще, постепенно завладевая моей пациенткой – вот откуда у Лиз участившиеся сны и приступы. Но вместе с тем, во время сеанса, я, сам того не желая, установил какую-то необъяснимую связь с Аламедой, словно и она поддалась моему гипнозу и теперь вынужденно появлялась в моих снах. Заговорив с ней, я будто бы протянул некую нить между нами… А ведь подобная мысль уже приходила мне на ум, но тогда казалась чем-то невероятным. Да и сейчас все эти вещи не укладываются в привычные мне рамки нормального. Я совершенно бессилен помочь Лиз с врачебной точки зрения, да и с какой бы то ни было ещё…

Гадалка сказала, что избавиться от моих видений возможно, если снова загипнотизировать Лиз. Но мне запретили даже смотреть на неё, говорить, приближаться! Как могу я устроить сеанс гипноза или попросту объяснить коллегам его необходимость? Или всё же мне не стоит избавляться от своих снов, а, наоборот, воспользоваться той связью, которую я неосознанно поддерживаю с Аламедой, и постараться изменить что-то, чтобы помочь Лиз?..

Вернувшись в клинику, я случайно столкнулся в коридоре с Кармен. Она вышла из кухни и направлялась в свою палату, неся в руках чашку тёплого молока.

– Кармен, позвольте задать вам один вопрос, – сказал я, пересёкшись с ней.

Она остановилась и поставила чашку на журнальный столик.

– Ваш муж был цыганом, вы, наверняка, хорошо знакомы с их нравами…

– Да, – кивнула она, – Хавьер был настоящим хитанос.

– Скажите, это правда, что среди них есть колдуньи, гадалки, ясновидящие?

– Правда, – подтвердила Кармен с совершенно серьёзным выражением лица. – Мать Хавьера была провидицей. Я даже думаю, она всегда знала о судьбе, которая ждёт её сына, и оттого противилась нашему браку. Помню, когда ей стало известно об уже свершившейся свадьбе, она сказала мне: «Бедная, ты будешь счастлива с Хавьером, но однажды эта любовь доведёт тебя до безумия». Порой я спрашиваю себя, как она смогла прожить всю жизнь, зная, что переживёт своего сына? Возможно, поэтому она умерла через полгода после него. Это была потрясающая женщина… А почему вы спрашиваете?

– Да так… Мне просто сегодня цыганка в Цюрихе погадала… – ответил я.

– Вполне возможно, что вам повстречалась одна из настоящих провидиц, – улыбнулась Кармен, взяла чашку и, пожелав мне спокойной ночи, пошла в свою палату.

Занималось новое утро, и над мангровой чащей зазвучал спорый стук топоров. Немало воды прибыло со дня злосчастной бури, однако ненастье оставило за собой не только разрушения – оно указало племени новый путь.

В первый же день после потопа, в то время как мужчины и женщины отстраивали разоренное поселение, ребятня по просьбе Арэнка вылавливала из воды обломки судна: он надеялся, что их ещё можно будет использовать. Буря разбросала части лодки по всей мангровой чаще, вода протащила их далеко вдоль подножия холма, на запад. Там-то Лони и нашёл упавшее с оползнем дерево. «Великан свалился!» – прокричал он.

Его прозвали Великаном – самое старое дерево во всём лесу, росшее на окраине холма. Ливень размыл почву под ним, и оно грохнулось вниз, увлекаемое собственной тяжестью.

Арэнк не мог даже мечтать о том, чтобы срубить когда-нибудь дерево с таким широким стволом, да и не посмел бы. Оно, наверняка, было настолько древним, что хранило память времён зарождения Лакоса. Обхватить его ствол не смогли бы и все соплеменники, взявшись за руки, но теперь оно само жертвенно поделилось своей жизнью на благо людей. Кора его была прочной, толщиной с человеческое тело, зато сердцевина оказалась волокнистой и податливой. Вычистить её не составило бы большого труда. В древние времена, когда необъятные земли Лакоса ещё покрывались бескрайними лесами, люди строили лодки, выдалбливая их из целого древесного ствола. Арэнк знал об этом лишь по рассказам, передававшимся в его родном племени из поколения в поколение. Теперь же, увидев на берегу поверженного Великана, он быстро сообразил, как сможет превратить его в свою мечту – огромное и крепкое судно. Работа предстояла долгая, но гораздо менее кропотливая, чем с предыдущей лодкой. Нужно всего-навсего выдолбить глубокую нишу в могучем стволе, да обтесать его.

Много дней уже трудились мужчины, Великан лишился своей кроны, самых толстых веток и выкорчеванных при падении корней и начинал постепенно приобретать форму судна. Женщины по очереди готовили на всех и носили пищу к западному берегу, чтобы накормить уставших работников. Настал черёд Аламеды. Она запекла рыбу с молодыми побегами папоротника и сытными корнеплодами, а затем завернула всю еду в огромный лист Опахалового стебля. Жители холма прозвали этим именем высокое дерево с невероятно тонким стволом и торчащими из его макушки листьями, размером с целое одеяло. В нехитром быту они служили и простынёй, и скатертью.

Аламеда спустилась со своей ношей к западному подножию холма, где почил упавший с оползнем Великан, развернула лист и, принявшись раскладывать еду, невольно засмотрелась на Арэнка. Его натруженные мышцы блестели от пота, длинные волосы липли к спине, а в сосредоточенном взгляде горела пылкая мысль. Он с поглощением работал сам и распалял других. В каждом его движении заключалась неиссякаемая деятельная сила, топор в руках взлетал как птица и опускался с небывалой мощью. Внезапно мужчина обернулся, словно почувствовав взгляд Аламеды, и она тут же спешно засобиралась, прогоняя от себя ненужные мысли. Арэнк меж тем спрыгнул с Великана, погрузившись с головой в воду, вынырнул, тряхнув волосами, и позвал всех обедать.