Тайна двух лун - Ксения Грациани

Когда я вышел из магазина, был уже вечер. Улочки опустели, зажёгся свет в окнах. По пути на вокзал я слегка заплутал в узких переулках и, кажется, довольно далеко ушёл от центрального района. Фасады домов вокруг меня уже не поражали богатой лепниной. Здесь они были заметно проще и невзрачнее, а мостовая далеко не сияла чистотой, как на главных улицах.

Внезапно возле меня оказалась цыганка. Из-под красного вылинявшего платка свешивались длинные косы с вплетёнными в них монетами, на плечах лежала изрядно износившаяся клетчатая шерстяная шаль. На вид женщине было лет сорок пять. Ещё неглубокие, но сухие морщины собрались в уголках её быстрых, с хитринкой, глаз.

- Господин, голубчик, хочешь, погадаю? – она говорила с лёгким венгерским акцентом. Кэлдэрарка, подумал я. Цыгане-ремесленники, котляры, они кочевали после войны по Европе в поисках работы. Мужчины мастерили котлы и чаны, а женщины промышляли гаданием.

Я отрицательно мотнул головой, достал из кармана двадцать сантимов и, не останавливаясь, кинул цыганке. Она ловко поймала монету, но не отстала.

– Господин, а золотой, добавь ещё денежку – погадаю. Всю правду расскажу, что было, что будет – ничего не утаю.

Слышал я о цыганских фокусах. Эти ловкачи при помощи внушения горазды раздеть человека до нитки, но я с их кухней был знаком не хуже. Вдруг мне даже стало любопытно, что она придумает.

– Ну, погадай, – я кинул ещё монету и раскрыл ладонь.

Гадалка принялась водить по ней своими узловатыми пальцами. От их шершавого прикосновения и вида грязи под неровно обстриженными ногтями меня передёрнуло.

– Вижу… несчастная любовь… неодолимая преграда… страдания… – бормотала она и вдруг остановилась, глянула на меня с опаской и сомнением, ещё раз посмотрела на мою ладонь и в страхе отстранилась, как от зачумлённого.

– В чём дело? – не скрывая досады, спросил я.

Цыганка в спешке достала из кармана монеты и сунула их мне в руку:

– Я не возьму твоих денег, ты говоришь с мёртвыми. Иди своей дорогой.

– С кем? – усмехнулся я. – Ты ошиблась, гадалка, не с мёртвыми, а с душевнобольными, я психиатр.

- Нет-нет, людей с покалеченной душой я тоже вижу, их много вокруг тебя, но ты связан с мёртвыми, – она повернулась и быстро зашаркала стоптанными ботинками в тишине безлюдной улицы, и только монеты в косах бряцали в такт её шагам.

– Ну, ступай, – я пожал плечами. Видимо, разочаровалась, что не удалось обдурить случайного зеваку.

Я пошёл к вокзалу, и вдруг меня как водой окатило: Аламеда… Мёртвая Аламеда является мне во снах – вот с кем я говорю! Я развернулся, ища глазами тонкий, в лохмотьях, силуэт – цыганка едва скрылась в переулке.

– Постой! – прокричал я, переходя на бег. – Да подожди ты!

В одну секунду я вдруг осознал, что сейчас, возможно, смогу найти ответы на все мои вопросы. Я снова услышал звон монет, вплетённых в волосы цыганки и в следующий миг увидел её на узкой улочке, стеснённой двумя рядами невзрачных каменных домов. Гадалка ускорила шаг, боязливо оборачиваясь, но я догнал её.

– Что ты увидела? – спросил я, стараясь отдышаться. – Скажи мне, это очень важно.

– Держись от меня подальше, – ответила она, пятясь и оглядываясь по сторонам – в переулке мы были одни.

Я выгреб из кармана горсть монет и протянул ей.

– Я просто хочу понять, что со мной происходит… Я вижу сны… Объясни мне их значение.

Цыганка стояла, в нерешительности косясь на монеты.

– Пойдём, я угощу тебя ужином, – предложил я, кивнув на грязную дверь соседнего трактира. – Мы просто поговорим.

– Сперва деньги, – сказала она.

– Разумеется, – я высыпал всю горсть ей на ладонь.

Мы зашли в маленькое тёмное помещение. Пол, как и дверь, был грязный, пахло кислятиной. За столиками сидели не самые опрятные работяги, пили вино и ели свой ужин. Трактирщик оглядел нас с сомнением, хмыкнул и указал кивком на свободный стол в самом дальнем углу, возле заляпанного чем-то окна. Кто знает, что он там себе придумал.

Нам подали сомнительно пахнущий гуляш и немного чёрствого хлеба. Женщина жадно принялась за пищу, словно никогда не ела таких «деликатесов». Я отправил в рот сухую краюху: мясо не внушало доверия, зато цыганка прикончила свою порцию в считаные минуты. Мне совсем не хотелось рассказывать ей о беде, приключившейся с Лиз, и о моих метаниях, но я всё же вкратце поведал ей о содержании своих снов. В душе тут же зашевелились сомнения: ну что может знать эта уличная мошенница? Отчаяние толкнуло меня довериться первой встречной. Стоит ли делиться с ней самым сокровенным? Я уже решил было расплатиться и уйти, но цыганка вдруг заговорила.

– Ты умеешь зачаровывать людей, как и я…

– Если ты о гипнозе, то да, я умею подвергать пациентов внушению, – поправил я.

– Называй, как хочешь, – бросила она в ответ, вычищая краюхой тарелку, – вы мозгоправы только и делаете, что придумываете мудрёные слова, а сами ни черта не видите. Однажды ты опутал чарами мёртвую душу, установил с ней какую-то связь, и теперь сам заставляешь её приходить к тебе во снах.

– Как это? – усомнился я. – Как я мог загипнотизировать мёртвого человека, которого, к тому же, никогда не видел?

Очередная придумка мошенницы… Плетёт что ни попадя, лишь бы отработать данные ей деньги и еду.

– Как – тебе лучше знать, – пожала плечами женщина, – но это ты удерживаешь её, а не она тебя. Гуляш есть будешь?

– Что? А, гуляш… Нет… забирай, – я пододвинул цыганке свою тарелку.

Перед тем, как приняться за вторую порцию, гадалка вдруг пристально посмотрела на меня.

– Ну, хорошо, я помогу тебе. Вижу, ты безнадёжно влюблён. Дай мне какой-нибудь предмет этой девушки: фотографию, письмо…

Я достал из-за пазухи бережно свёрнутый платок, который я когда-то подобрал в палате Лиз. Цыганка взяла его, закрыла глаза и так сидела, пока рядом не появился трактирщик, чтобы забрать пустую тарелку. Он снова окинул нас сомнительным взглядом, презрительно хмыкнул и удалился.

Гадалка открыла глаза, в них читалась тревога и озабоченность.

– Мёртвая душа стоит между тобой и твоей избранницей, – произнесла она. – Мне жаль, но девушка, которую ты любишь, наполовину мертва… Чужая душа постепенно завладевает ею, она уже в ней…

Цыганка с сочувствием глянула на меня, но всё же принялась за вторую порцию, а я вспомнил слова из письма, в котором Лиз говорила об уходящей от нее жизни, и мне вдруг стало страшно.

– Лиз… она, что… правда умирает? – еле произнёс я.

Цыганка в ответ лишь молча вернула платок, словно говоря, что это всё он, она здесь совершенно ни при чём.

– Как же мне быть? Как помочь ей? Как заставить Аламеду уйти насовсем? – прошептал я, до сих пор не в силах поверить, что всё сказанное – правда.