Тайна двух лун - Ксения Грациани

– Артуро, вы настоящий ангел, – ответила Кармен, зовя меня на испанский манер, и закуталась в ярко-красную шаль. – Недаром это место называется Энгелберг – гора ангелов. Святая Макарена, покровительница Севильи, указала мне путь сюда, чтобы вы вернули меня к жизни.

Обычно далёкий от вопросов религии, я мысленно улыбнулся чрезмерной набожности Кармен, но если это помогало ей пережить собственное горе, я готов был мириться с данной мне ролью ангела.

Патрик Бейтс, напротив, сразу заявил, что домой на Рождество не поедет, и у меня не имелось мотива убеждать его в обратном. Металкогольный психоз, или попросту белая горячка, с которой он поступил в Голубой лес, больше не беспокоила писателя. Кроме того, при помощи гипноза мне удалось дать моему пациенту установку на полный отказ от спиртного. В целом, я полагал, что он готов на выписку, если не считать той маленькой проблемы с его сексуальными предпочтениями, которую я лечить отказывался. Однако молодой писатель даже слышать не хотел о том, чтобы вернуться под родительское крыло, особенно теперь, когда они узнали о его любовном увлечении. Меж тем тот самый художник, переписку с которым обнаружил мистер Бейтс, раза три приезжал навещать Патрика. Невооружённым взглядом было заметно, насколько они увлечены друг другом. Независимо от моего к этому отношения, я считал, что не имею морального права лечить от любви. Какой бы она ни была…

Лиз я больше не встречал и почти не сомневался в том, что родители уже забрали её на праздники в Штаты. Оттого я очень удивился, увидев её в общей гостиной в тот день, когда группа жителей из соседней деревни, во главе со священником их маленького прихода, организовала у нас в центральном корпусе пения в честь периода Адвента. Он начинался за четыре воскресенья до основных рождественских празднований. Кармен настояла, чтобы я непременно пришёл послушать хор, правда, мне не очень-то и хотелось.

Пациенты и медперсонал расселись в просторном зале, на расставленных рядами стульях. За окнами моросил дождь, а в помещении ярко горели роскошные, усыпанные каплями хрусталя люстры. Наши деревенские гости запели хвалебный гимн господу чистыми и звонкими голосами. Пока испанка благоговейно качала головой в такт пению и перебирала бусины на чётках розария, я глядел на Лиз и моё сердце сжималось в комок. Она смотрела сквозь меня и не видела. Передо мной была не та прекрасная и живая девушка, которую ещё двумя месяцами ранее я встретил в сквере, а типичная душевнобольная, полусонная, донельзя напичканная барбитуратами и равнодушная ко всему происходящему вокруг. А ведь я знал, что этим кончится. Лекарство угнетало центральную нервную систему и, вызывая зависимость, требовало всё большей дозировки. Арольд, чёрт бы его побрал, неужели он не видит, что губит её? Пойти к нему снова? Но ведь он не послушает… Только Шварц-Гаус мог остановить это фармакологическое безумие, которое Арольд именовал лечением, но вестей о его возвращении так и не было…

Медсестра, как обычно сопровождавшая Лиз, увидела мой взгляд и демонстративно загородила собой подопечную. Стоило ли? Лиз всё равно не заметила моего присутствия. Я не остался слушать песнопения, видеть её в таком состоянии было невыносимо.

В коридоре меня догнала Кармен.

– Доктор, уже уходите? Вам совсем не понравилось? – спросила она.

– Нет, напротив, прекрасное пение, но я вспомнил об одном неотложном деле.

– Это из-за мисс Родрик? – доверительно произнесла она, смотря на меня своими проницательными орлиными глазами. – Вы переменились в лице, увидев её.

Я растерялся и не нашёл, что ответить. Арольд был прав, о моих чувствах сплетничала уже вся клиника…

– Знаете, Лиз однажды спрашивала меня о вас, когда её только перевели в новый корпус, – сказала Кармен. – Мы виделись там на занятиях по вышивке, и она поинтересовалась, лечите ли вы ещё меня… По-моему, девушка очень огорчилась оттого, что вы передали её главному врачу. Я слышала, у него более консервативный подход…

– Доктор Арольд посчитал, что я недостаточно опытен для того, чтобы заниматься болезнью Лиз.

– Артуро, послушайте меня, вы молоды, опыт придёт с годами, зато у вас есть чуткость, которая редко свойственна докторам. Загляните к ней. Уверена, одно ваше присутствие пойдёт ей на пользу, – Кармен тронула меня за руку. Одиноко блеснуло кольцо на безымянном пальце, качнулся крест розария в узкой ладони. – Надеюсь, Бог укажет вам верный путь. Не держите свои чувства, запертыми в душе. Откройтесь ей, пока не поздно.

Я удивлённо посмотрел ей вслед, когда она возвращалась по коридору в гостиную. Открыться Лиз… Если бы я мог… Скоро мне самому понадобится лечащий врач и диагноз: навязчивые сны так и не покидали меня, несмотря на все седативные препараты, которые я принимал. Только работа помогала мне отвлечься и не думать о ней. Я уже заканчивал свой труд по депрессивным состояниям и собирался в скором издать его.

В первых числах декабря я ездил в Цюрих, передать свои записи в научную редактуру. Остаток дня у меня был свободен, и я без особой цели бродил по украшенным улочкам, среди снующих в предпраздничной суете прохожих. Рождественский дух неожиданно поглотил и меня. Витрины соблазняли своим лоском, и я сам не заметил, как оказался в толпе зевак, которые разглядывали большую ёлку за стеклом парфюмерного магазина. Владелец догадался украсить её не игрушками, а флакончиками духов.

После разговора с Кармен мне захотелось непременно порадовать чем-нибудь Лиз. Ни подойти к ней, ни написать письмо я не мог под угрозой немедленного увольнения. Тогда мне пришла в голову идея послать ей анонимный рождественский подарок, ведь наверняка её родители об этом даже не вспомнят. Глупость, ребячество, – называйте, как хотите. Просто я не знал, что ещё для неё сделать.

До самых сумерек я метался от одной витрины к другой, мучаясь сомнениями, что бы могло понравиться Лиз и поднять ей настроение. Целый час проторчал у ювелирной лавки, разглядывая кольца и браслеты, но вряд ли даже самое дорогое украшение смогло бы порадовать Лиз и вернуть ей улыбку. Затем кондитер долго убеждал меня, что девушки просто с ума сходят от восточной сладости рахат-лукума, и всё же уговорил купить яркую розовую коробочку, которую я сам тут же и прикончил, поняв сразу после покупки, что этот подарок не годится. Шейные платки, кошельки, сумки, броши, духи и разные сладости, – такие вещи мужчины преподносили женщинам, рассчитывая получить от них взамен своё расположение. Мне же нужно было что-то, идущее из глубины души.

Наконец после долгих поисков я неожиданно набрёл на магазин музыкальных инструментов и грампластинок. Лиз обожала гитару. Помню, как-то весной, едва подсохла земля от сошедшего снега, я собрал своих пациентов на пикник в лесу. Две медсестры помогали мне. Лиз тогда сыграла несколько произведений Мауро Джулиани. Все аплодировали и хвалили её. А потом она попросила Кармен исполнить что-нибудь из фламенко, и та согласилась. Выхлопывая ладонями ритм, испанка спела трагическую песню о потерянной любви из репертуара хитанос. Спела так, что в какой-то миг я всерьёз обеспокоился душевным равновесием моих пациентов: они хоть и не поняли слов, но в пении сеньоры Бандрес было столько выстраданного ею самой драматизма, столько рвущейся из сердца любви к ушедшему мужу, что в глазах у всех стояли слёзы. Лиз пыталась аккомпанировать ей, но вскоре отложила гитару и просто слушала, а потом сказала, что обязательно научится играть фламенко, достать бы ноты. И вот теперь я нашёл их в этой маленькой музыкальной лавке, в незаметном переулке Цюриха. А ещё продавец посоветовал мне купить пластинку с записью гитарных композиций фламенко. Вот оно, то что нужно, Лиз непременно обрадуется!