Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

– Ага!.. все понятно, – вмешался Валера. – Теперь мне ясно, почему я стал алкоголиком. Небось, тоже, едва родился, опохмелиться потребовал… спасибо, мама, спасибо… земля тебе пухом, алкашка… – и он налил себе водки полный стакан, и выпил залпом.

Все замолчали. Вика виновато глядела то на меня, то на Кузю.

– Валера, пожалуйста, не говори так больше никогда… я очень тебя прошу… – наконец произнес Кузя.

– Что? Ах, я опять провинился. Ну, ладно, ладно. Сдаюсь.

А потом Кузя с Викой пошли в лес, за цветами, – и долго не возвращались.

– Уж не случилось ли чего? – сказала я. – Может, заблудились?

– Ты наивна до неприличия, – лениво усмехнулся Валера. – Думаешь, они за цветами пошли?

Я пожала плечами.

Уже стемнело. И костер погас. Пора было собираться домой – а Кузя с Викой все не возвращались.

– Нет, ты как хочешь, а я пойду поищу, – сказала я. – Не оставим же мы их здесь?

– Что ж, можно и поискать, – согласился Валера. – Только смотри, будь внимательной и осторожной – не наступи на них.

Искали мы недолго.

Возле ручья, на пышном холме, среди слабо белеющих в темноте ромашек – сидели, обнявшись и босиком, Кузя с Викой.

Они – пели.

Вика опустила голову на его плечо и прикрыла глаза.

Кузя сидел ровно, расправив плечи и нежно прижимая к себе Вику.

Они пели:

Я смотрела на них, слушала, крепко держа Валеру за руку, и боялась, и мысленно умоляла его, чтобы он ничего не сказал, не крикнул, не спугнул.

Он не крикнул.

Он только прошептал брезгливо:

– О боже… какая пошлятина!..

И мне захотелось его ударить.

Время шло, а дела у Валеры не ладились. На книжке окончательно был поставлен крест, никто нигде ничего не обещал, а стоило ему заикнуться о своих претензиях, как сразу же намекали: радуйся, что еще так обошлось… Скандальный стриптиз не забывался.

Валера был груб, раздражителен. Часто срывал зло на мне. Я терпела, сносила любые его выходки. Давно смирилась с тем, что никакого счастливого будущего у нас с ним быть не может. Я просто не хотела терять Валеру.

А у Кузи с Викой роман развивался успешно. С цынготным токарем Шуриком она провела прощальную беседу на другой же день после того пикника, а с Кузей – не расставалась. Он даже в институт ее провожал, и встречал после занятий, и цветы дарил, и радужные планы строил. Когда они шли рядом, за версту было видно, что это – влюбленные.

– Мне вся эта комедия не нравится, – заявил однажды Валера. – Кузя – лопух, и меня это бесит. Да и жалко брата…

– Ну, зачем ты так? – возмутилась я. – Вика искренне к нему тянется. Она держится за него… разве не видишь? Она любит его, разве не понимаешь?

– Фу, фу, фу, – отмахнулся Валера. – Набор слов и никакого смысла. То, что она искренна, ничего не значит. Она шлюха. Спокойно, спокойно… я знаю, что говорю. Она есть шлюха. А шлюхи – это ведь не проститутки… не путай, моя дорогая. Шлюха может быть искренней. Она и тянется, и держится, и любит – всё, как ты сказала – но она остается шлюхой.

– Как ты можешь… она ведь не сделала тебе ничего плохого, – сказала я. – Она вообще никому не сделала ничего плохого. Она очень добрая, доверчивая, чувствительная. И неглупая.

– Согласен, – кивнул Валера. – Эпитеты подходящие. Она – добрая, доверчивая, чувствительная и неглупая шлюха. Что еще?

– Она бескорыстная…

– Стоп! Женщина в принципе не может быть бескорыстной. Еще что?

– Какой ты злой… даже страшно…

– Да пойми ты! – воскликнул он, приближая ко мне искаженное лицо. – Я так говорю потому, что однажды обжегся!.. и не хочу, чтобы обжигался мой брат.

– Кузя не похож на тебя, он другой. Ты просто завидуешь их счастью…

– Бред! Чепуха! Это ты, вероятно, им завидуешь! – закричал он. – Что, тоже захотелось – посидеть, обнявшись, на холмике, и песенку дуэтом?.. у-у, вспоминать противно.

– Не знаю, – прошептала я. – Может быть, я и глупая… но мне в тот раз, ну, когда мы нашли их в лесу, было грустно немножко… ну, когда они пели… а вовсе не противно.

– Знаешь, что это такое – Вика Повидлова? – сказал он, злобно кривясь. – Современный вариант закомплексованной русской шлюхи, томящейся в вечных поисках «настоящей» любви. Она мне отвратительна – со всей своей искренностью и добротой. Сука. Все они такие – Катюши Масловы, Сонечки Мармеладовы… несчастные девочки… ха! Вика Повидлова! Масло, мармелад, повидло… тьфу!.. Гнусная традиция слюнявой русской литературы – оправдание и воспевание шлюх. Мерзость. Вранье теряющих потенцию сочинителей. Шлюха есть шлюха. Масло. Мармелад. Повидло… у-у… куда бы сблевать?..

– Ты никого не любишь, – сказала я. – Ты совсем-совсем никого не любишь.

– Я люблю брата. И я докажу это, будь уверена. У меня нет никого, кроме брата.

– А я?.. – прошептала я, чуть не плача. – Меня ты совсем не любишь?..

– Ну, перестань. Будь умницей.

– Валера, почему ты такой? Кто тебя обидел, что ли?.. Ведь была же у тебя… опять скажешь – пошлятина… ну, была же у тебя первая любовь? Ну, когда-то ведь была?.. ведь была?

– Что-о? Моя первая любовь? – И он скривил губы. – У меня не было первой любви. У меня была первая любовница. Жена соседа. Как в банальном анекдоте. Только одна деталь – я был совсем мальчишка, в девятом классе учился. А ему было за пятьдесят. А жене его – чуть меньше сорока. Соображаешь? Однажды я зашел к ним, хозяина не было дома, а жена его – была… Ну, что? Хочешь – расскажу – как все было в тот давний незабываемый вечерок? Хочешь – опишу все в мельчайших подробностях?

– Нет, – быстро сказала я, и зажмурилась. – Не хочу.

– А что так? Ты же хотела – о первой любви… ну, а если ее не было, первой любви? Если был мальчик – и сорокалетняя извращенная сука? Я бы сказал – первая учительница, – и он засмеялся. – Ах, стерва. Она меня чуть ли не с ног до головы облизывала… а потом конфеты покупала, вино, подарки всякие…

– Замолчи! – крикнула я.

Дня через три Кузя с Викой пришли к нам и сообщили, что подали заявление в загс. Они оба прямо светились от счастья. Я обняла их, поздравила.

А Валера был грустен.

– Ну что же, братишка, – сказал Кузя, протягивая ему руку, – поздравь меня. Да ты что такой кислый?.. может, недоволен моим решением?