По воле Посейдона - Гарри Тертлдав

Он сделал еще глоток.

— Совершенство, само совершенство. Я бы не удивился, если бы узнал, что ты получаешь двенадцать драхм за амфору, а может, даже и все тринадцать.

— Я получаю двадцать, — ответил Аристагор.

Но он сказал это не таким сердитым тоном, каким говорил с Соклеем.

Обаяние Менедема слегка смягчило торговца — он больше не напоминал готовую ужалить тупомордую гадюку. Соклей понял, что он сделал неправильно, но, как обычно и бывает в таких случаях, понял это слишком поздно.

— У меня нет причин тебе не верить. — Улыбка Менедема осталась все такой же непринужденной и льстивой. — Но от Хиоса до Италии — долгий путь, я уж не говорю о затратах… А итальянцы, что бы там ни говорили люди, вовсе не набиты деньгами. Что скажешь насчет четырнадцати драхм за амфору?

Менедем заплатил бы теперь и вдвое больше, заплатил бы без разговоров. Но согласится ли Аристагор вообще снизить цену?

А если не согласится, гадал Соклей, даст ли Менедем торговцу всю запрошенную им цену до последнего обола? У Соклея было леденящее душу предчувствие, что его двоюродный брат именно так и поступит. А если они купят вино, пусть даже ариосское, по двадцать драхм за амфору, смогут ли они продать его в Италии по достаточно высокой цене, чтобы получить прибыль? Он в этом сомневался.

— Твои затраты не моя забота, — заявил Аристагор, и у Соклея упало сердце.

— Я знаю, господин, — ответил Менедем.

Внезапно Соклей преисполнился надежды. Всякий раз, когда Менедем говорил так серьезно и горячо, за этим обязательно следовало что-нибудь хорошее — в смысле, хорошее для Менедема. Именно таким тоном он вел сердечные беседы с чужими женами, которых заманивал в свою постель.

— Я действительно хочу заключить с тобой сделку, — продолжал Менедем, — но двадцать драхм кажется мне слегка завышенной ценой. Видишь ли, хозяин «Афродиты» — мой отец. А он человек старомодный и прижимистый. О, если бы ты его видел! — Менедем закатил глаза. — Боюсь, старик сойдет с ума, если услышит, что я заплатил такие деньги.

Соклей ждал. Если бы он начал беседовать с Аристагором подобным образом, тот просто вышвырнул бы покупателя на улицу спиной вперед. Он в этом не сомневался. Но что касается Менедема… Выслушав Менедема, виноторговец сказал:

— Что ж, ты накинул пару драхм в сравнении с ценой, предложенной твоим двоюродным братом. Не думаю, что Персидская империя возродится, если я маленько вам уступлю.

Они столковались на шестнадцати драхмах за амфору. Соклей изначально рассчитывал на пятнадцать, но он ведь вообще не смог заставить Аристагора сбавить цену. А Менедем… У него торговец просто ел с руки.

— Не доставят ли твои рабы амфоры на мое судно завтра утром? — спросил Менедем.

— Я позабочусь об этом, — кивнул Аристагор. — А сейчас приглашаю вас, молодые люди, поужинать со мной и переночевать в моем доме, если не возражаете.

— Мы принимаем приглашение и благодарим тебя за любезность, — ответил Менедем.

— Не мог бы ты послать рабов на «Афродиту» прямо сейчас, чтобы дать знать нашим людям, где мы? На тот случай, если на судне что-нибудь случится, — добавил Соклей.

— Почему бы и нет. Хотя, сдается, ты слишком беспокоишься по мелочам, — сказал торговец вином.

После этого замечания Соклею захотелось разбить амфору о голову Аристагора, но он, разумеется, сдержался.

Пока торговец давал указания рабам, Соклей ухитрился шепнуть брату:

— Я рад, что ты появился вовремя. Я умудрился его разозлить, и сделка чуть-чуть не сорвалась.

— Пусть тебя это не тревожит, — ответил Менедем. — Зато ты сумел договориться с Ксенофаном на Косе. Раз дело уладилось, так не все ли равно, каким именно образом все утряслось?

Менедем почти никогда такого не говорил. Он обычно норовил заграбастать себе все заслуги и свалить всю вину на Соклея. Хотя до конца путешествия далеко, и он вполне еще может сделать это. А сейчас, возможно, жертвоприношение Посейдону сделало его более терпимым, чем обычно.

Так или иначе, Соклей был рад, что двоюродный брат отнесся ко всему легко.

* * *

На ужин в числе всего прочего был подан великолепный лосось, который мог бы порадовать большинство пресытившихся опсофагов. Еще одним достоинством ужина была хорошенькая служанка, которой Менедем, не теряя времени зря, назначил свидание.

Аристагор засмеялся.

— Я позабочусь о том, чтобы мои гости получили отдельные комнаты. Тебе нужна девушка на ночь, господин Соклей?

— Нет, благодарю, — ответил гость.

Менедем посмотрел на него как на сумасшедшего.

Аристагор пожал плечами.

Однако Соклей не пожалел о своем решении. У торговца вином вряд ли имелась еще одна такая же хорошенькая служанка, а рабыня, которой приказали бы лечь с гостем, наверняка не выказала бы особого энтузиазма, в то время как упомянутая служанка, казалось, готова была вскарабкаться на скамью к Менедему и отдаться ему прямо на месте.

Все это заставило Соклея проявить здравый смысл — которого хватило до того момента, как они с Менедемом отправились спать. То ли из скупости, то ли из вредности Аристагор поместил гостей в смежных комнатах, причем стена между ними была не очень толстой. И Соклею поневоле пришлось слушать, как развлекается в соседней комнате Менедем.

Юноша набросил гиматий на голову. Это ничуть не заглушило звуки любовных утех. Но в конце концов, несмотря на шум, он все же заснул.

* * *

Чистое «пуу-пуу-пуу» удода разбудило Менедема перед рассветом. Он рывком сел — вернее, попытался: нагое теплое тело служанки плотно прильнуло к нему. Менедем улыбнулся и похлопал девицу по заднице. Они провели потрясающую ночь.

Служанка открыла глаза.

— Доброе утро, Левка, — сказал Менедем.

Какое-то мгновение девушка выглядела удивленной, и Менедем задумался — со сколькими гостями Аристагора она уже переспала?

«Но о таком лучше не размышлять», — решил он.

Однако Левка недолго пребывала в замешательстве.

— Доброе утро, — промурлыкала она, вяло потянувшись.

— Еще разок, прежде чем я уйду? — спросил Менедем.

Девушка заколебалась.

Менедем дал ей серебряную монету в полдрахмы.

— Ты получишь это в любом случае, — пообещал он, — решишь повторить или нет.

— Ты не только милый любовник, но к тому же и щедрый! — воскликнула Левка и оседлала его, как всадник коня.

В борделе Менедему пришлось бы заплатить за это куда больше трех оболов: гетеры брали за такое дороже, чем за любой другой способ.

После трудоемких упражнений минувшей ночи юноше как нельзя более подходило быть оседланным.