Ульмигания - Вадим Храппа

— Спрятали? — спросила она, когда карлик появился вновь.

— Да, госпожа. У Аусы.

Ауса была невестой Лайлика. Он ухаживал за ней больше десятка лет, но все не мог жениться. Обязательным условием для женитьбы барстука было наличие у него справного хозяйства. У Лайлика же не держались даже козы. Сбегали.

— Твоя невеста умеет шить? — спросила Виндия.

— Ауса умеет все, — обиделся барстук. — Она лучшая рукодельница в Ульмигании.

— Нужна теплая вилна.[78]Скоро зима, а у витинга нет подходящей одежды.

— А мерки? Как мы его измерим?

— Вилна не штаны. Можно сшить на глаз. Кроме того, у вас есть его кольчуга.

— Хорошо, — важно сказал барстук. — Я скажу Аусе, если она не особенно занята…

— Что? — перебила его Виндия. — Ты что там плетешь, лягушонок?

— Я это к тому, что тебе ведь нужно побыстрее! — торопливо проговорил Лайлик.

Несмотря на то, что этот бестолковый барстук был хитрым и нахальным, Виндии никогда не удавалось рассердиться на него всерьез.

— Убирайся, — незло сказала она.

Лайлик топтался.

— Позволь спросить?..

— Ну, чего тебе еще?

— Наши говорят, что чужеземец слеп…

— Ты же видел его, — сказала Виндия. — Разве он похож на слепого?

— Нет, не похож, — сказал Лайлик. — Я потому и спросил. Он немного странен, но не слеп.

— А с чего ты взял, что он чужеземец, барстук?

— Наши большие братья не носят таких кольчуг.

— Он не простой витинг, оттого у него и кольчуга не простая. Так и передай вашим.

— Понятно.

Виндия собралась уходить, но барстук остановил ее, сказав как бы между прочим:

— К нам едет король.

Виндия повернулась:

— Это не слухи?

— Мне сказал брат.

Брат Лайлика прислуживал старосте Вилуну и всегда все знал первым. Вторым важнейшие новости подбирал Лайлик и тут же передавал их Виндии. Это было удобно. Частенько случалось, что о каких-то событиях в барстучьем мире Виндии доносили раньше, чем Вилуну.

— Что это вашего короля потянуло в такую глушь?

— Точно никому не известно. Но к тебе-то он наверняка заглянет.

— Наверное.

— Клабун уважает тебя, — не унимался барстук.

— Ты это к чему? Хочешь, чтобы я уговорила его насчет твоей женитьбы на Аусе?

— Хочу.

Виндия подумала.

— Приведи ко мне сначала Аусу, — сказала она. — Я поговорю с ней.

— Когда? Сегодня? Я приведу ее сегодня, — оживился Лайлик.

— Нет, сегодня мне не до вас. Завтра. Я сама тебя позову.

— А почему не сегодня?

— Сегодня мне не до ваших карликовых забот. И не вздумай сказать ей, что я тебе что-то обещала! Я еще ничего не решила. Может, я вообще отговорю ее выходить за тебя замуж. Все, уходи. Ты мне надоел.

Лайлик, кивнув головой в знак поклона, торопливо засеменил прочь.

«Вот подлец! — подумала Виндия. — Наверняка побежал обрадовать невесту».

В те дни жители прибрежных поселков северного берега Страны Воинов были удивлены рассказами очевидцев о большом количестве барстуков, якобы встреченных ими в лесу. Особенно изумляли клятвы свидетелей процессии в том, будто большинство карликов были вооружены маленькими копьями. В это не верилось потому, что события напоминали военный поход, а всем было известно отвращение барстуков к ратному делу. Их кузнецы ладили лучшее оружие, какое только можно было найти в Ульмигании, однако сами барстуки им не пользовались, продавали людям.

И это действительно не было военным походом. Просто старый Клабун, король барстуков, в сопровождении карликов-охотников Самбии шествовал на косу куров.

На душе у него было неспокойно. Старейшины ждали ответов на свои вопросы, а он не знал, что им сказать. Его умудренный десятилетиями правления ум бездействовал.

Он чувствовал, что на Ульмиганию надвигается катастрофа, знал, что она неотвратима — пророчества белых великанов всегда сбывались, — и ему нужно успокоить свой народ, не позволить впасть в смуту, чтобы с достоинством встретить любые удары судьбы. Но король не представлял, как это сделать. Вот и сейчас, вместо того чтобы искать выход из создавшейся ситуации, Клабун разглядывал охотников Самбии, размышляя над тем, как тверды и незыблемы законы мироздания. Хмурые, немногословные, сосредоточенные на своей работе охранников короля, самбийские барстуки очень походили на витингов этой земли. Даже внешне — они почти на голову превосходили своих южных и восточных собратьев. Точно так же барстуки Надровии, как и сами надры, отличались простодушием и склонностью к земледелию. Галинды считались неряшливым и беспечным народом, этим же грешили и карлики Галиндии, выше всякой работы почитавшие кружку пива. Несмешливость вармов, вздорный и вспыльчивый характер их соседей — помезан, угрюмая недоверчивость бартов — все это в точности повторялось в карликах, населявших те земли. Характер, привычки и даже внешнее сходство были очевидны. Значит, мир устроен так, что кто бы то ни был, если довелось родиться в Самбии, быть тебе высокого роста и руки твои сами собой потянутся к оружию. А если дом твой стоит на тучных почвах восточных лесов, то так и выйдет, что придется тебе обрабатывать эти земли и в том искать свою судьбу.

В таких вот, чуть ли не праздных размышлениях и проводил время король барстуков, трясясь в крытой повозке, запряженной парой белых алне, на лесной тропе, ведшей в сторону залива Руса, к косе куров.

Он сам не понимал, отчего его вдруг потянуло к Виндии? Может, надеялся с ее помощью преодолеть свалившиеся на барстуков напасти. А может, им двигало скрытое желание получить совет от кого-то, кто гораздо сильнее, с тем чтобы потом в неудаче развести руками: дескать, если уж она оказалась не права…

Хорошо обученные, редкие в природе белые королевские алне несли повозку аккуратно. Охотники-разведчики работали слаженно, не допуская встреч экипажа с людьми. Понемногу, несмотря на неудобства лесной дороги, Клабун стал дремать. Приближалась зима, и на короля все чаще нападала вялость, предвестница зимней спячки.

Королевская процессия подъехала к небольшой речушке и встала. Охотники принялись валить росшую в изобилии по берегу ручья молодую ольху для переправы. Стук топоров потревожил короля, но ненадолго. Он приоткрыл глаза, с удовольствием отметил, как быстро и ловко орудуют самбийские карлики, и снова уснул. Он был уже в возрасте, когда сон становится одним из немногих удовольствий жизни.