"...Миг между прошлым и будущим" - Александр Зацепин

– Нас это не устраивает!

Оркестр свернулся и ушел. Мы написали письмо в главк Министерства культуры, и нам разрешили взять оркестр Большого театра.

Я сказал Калатозову, что хорошо бы записывать в студии «Мелодия», там прекрасная аппаратура и электроорган «Hamond».

– Но там же нет экрана! – говорит Михаил Константинович.

– Ничего, – отвечаю, – у меня есть кинопроектор с нужными приспособлениями и экран три на четыре метра.

Калатозов был поражен…

Записывали в церкви, где находится студия «Мелодии». Пришел туда Большой оркестр, пришел Виктор Бабушкин, расставили два десятка микрофонов, я принес свой кинопроектор…

А у меня дома был кинопроектор. К нему я сделал специальную кассету, каких на «Мосфильме» нет. В нее можно было зарядить кольцо на сто с лишним метров пленки. У меня и экран имелся. А так как все свое я ношу с собой, то и экран тоже принес. Под него мы спокойненько и писали. Тут я был одновременно и композитором, и киномехаником, и помогал Бабушкину записывать музыку.

Хорошие музыканты, классные инструменты, красиво записали всю музыку. Один номер (сделал его с вокальным квартетом «Аккорд») я переписал. Калатозову очень понравилось. Но потом второй режиссер убедил, что это не совсем то: номер выбивается из общего ряда, он получился немножко эстрадный. Я послушал-послушал и понял, что он прав, и мы переписали…

Но, к моему великому сожалению, моя музыка осталась лишь в советской версии фильма. В итальянской – записана совсем другая. Мы так и не успели!..

Кристальди обскакал нас и при продаже картины. Начали делить страны, кому СССР будет продавать, кому – Италия. Мы в коммерции ничего не соображали, жаждали заполучить Америку. А нам говорят:

– Подождите, кроме Америки еще много стран!..

В итоге Кристальди поделил все так, как ему хотелось.

– Желаете, – говорит, – Америку? Пожалуйста! Америка – огромная страна, за прокат фильма вы там сразу получите миллионы! Мне взамен дайте пять других стран…

Мы же не учитывали того, что Америка сама выпускает уйму фильмов и не рассчитывает выгодно продать их только в Европе. Сначала ориентируется на своих зрителей, окупает у себя, а Европа остается на десерт. И Америка не рвется брать чужие фильмы. Поэтому Кристальди спокойно отдает нам Америку, а мы ему – европейские страны, куда он хорошо продает фильм.

Америка же, конечно, «Красную палатку» у нас не покупает. Бывший мотогонщик, муж самой красивой женщины Италии и близлежащих стран это прекрасно знал! Как опытный игрок, он козыри держал до конца и выиграл, заработав намного раньше и, наверное, вдвое больше, чем Советский Союз.

Итальянскую версию картины я не видел, но у меня есть пластинка с музыкой. Музыка хорошая, где-то даже у нас перекликается решение фильма, есть что-то общее в концепции. Эннио Морриконе чувствовал Север, льды, трагедию, как и я. Он талантливый и очень известный композитор, живет уже в Америке…

У меня всегда был одинаковый распорядок дня. Проснулся, пятнадцать минут – зарядка. В девять утра я садился работать. В час-два приходила жена и говорила:

– Обедать, обедать!

Я, конечно, еще часика три посидел бы, меня не остановишь, но раз надо обедать, значит, надо обедать.

Так и сейчас, работа меня очень увлекает, хочется что-то закончить, «еще немного, еще чуть-чуть»!..

После обеда минут пятнадцать отдыхал. Ложился на спину и, как учат йоги, расслаблял все мышцы. При этом пытался увидеть голубое небо и синее море. Это очень трудно, потому как в Москве ни того, ни другого не наблюдается. Но иногда все же удавалось. И тогда возникало ощущение, будто часик поспал.

После этого – опять за работу! Времени на что-то другое не оставалось. Английский учил в машине. Пешком ходить ненавидел, все время на машине. Мама у меня, наоборот, любила ходить пешком. Она и в восемьдесят пять лет говорила:

– Пока не пройду несколько километров, чувствую себя плохо. А ты вечно сидишь, сидишь… Так нельзя! Надо двигаться, ходить!

Наверное, она права. Но времени жалко!..

Руза, с поэтом Николаем Добронравовым

Суббота, воскресенье – для меня все равно что понедельник. Хотя все же предпочитал выходные: не звонят официальные лица из всяких учреждений, тихо… Можно работать спокойно.

Дачи у меня не было: не хотел. Кто за ней будет ухаживать, где там заниматься? В детские каникулы мы ездили в Дом творчества, в Рузу. Сосновый лес, чистый воздух!.. Я любил там пятнадцатую дачу. Три комнаты, хороший, настроенный рояль, порядок. Приходит уборщица, убирает, зимой топит печи дровами. Хорошая столовая, теннисный корт, волейбольная площадка, где мы играли, купание… Я там, конечно, работал. Да и все композиторы работали. Встречались все за обедом, в пять часов пили традиционный чай.

Светлана работала в музыкальной школе, летом у нее отпуск был два месяца. В июне мы ездили в Рузу, а в июле чаще всего – в Коктебель. Просто дикарями. Нам очень нравилось. На диком пляже у самого моря мы ставили тент от солнца, Жена и дочь спали в машине, я – на раскладушке. Замечательно!

Как-то приехали на море и встретили Людмилу Лядову… Значит, не мы одни любили такой отдых! Единственное, что было плохо, – по полчаса стоять в очереди в столовую. Но мы чередовались – то один шел с судками за обедом, то другой. Иногда шашлыки делали.

Один раз объехали все побережье. С нами были Жора Гаранян с женой Инной. В Новороссийске я снимал своей камерой порт, море. Вдруг подходит милиционер.

– А вы знаете, – спрашивает, – что порт снимать нельзя?

– Я не знал, – отвечаю. – Нигде ничего не написано.

– Тогда пойдете со мной!

– Ну, зачем? – говорю. – Давайте я открою камеру, оторву кусок пленки, на которой все снято, и дело с концом!

Открыл, оторвал полтора метра, отдал ему, и мы поехали дальше. Километров через пятнадцать встретилась нам чебуречная. Мы сели, едим чебуреки. Видим – идет к нам запыхавшийся милиционер, тот самый.

– Нет, – говорит, – вы должны со мной поехать в Новороссийск!

Приехали. Он привел нас в какой-то дом, наверное, КГБ. Вышел человек в штатском, полковник, не меньше. Показываю ему членский билет Союза композиторов, говорю: мол, откуда я знаю, что нельзя снимать, а что можно?..

– Нельзя снимать панорамы, – поясняет он.

– Я снимал вон то судно, – показал я в окно. – Может, конечно, и панораму прихватил, точно не помню…

Этот полковник просто хотел убедиться, что я не какой-нибудь американский шпион. Он понял, что мы вполне благонадежные, безобидные граждане. Если обидим, так только муху. Контрразведчик извинился, что нас задержали, пожелал хорошего отдыха, и мы уехали.