Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? - Ян Мортимер

И что? Неужели так важно, как именно люди определяют время? Да, очень важно. Использование механических часов – это заметное улучшение чосеровского метода: делить проход Солнца по небу на 12 частей и рассчитывать, сколько из этих частей уже прошло. С этими вычислениями есть две проблемы. Во-первых, они очевидно не очень точны. Во-вторых, единица измерения плавает: летний дневной «час» может быть чуть ли не вдвое длиннее зимнего дневного «часа», потому что световой день, который делят на 12 равных частей, вдвое длиннее. Механические часы стандартизировали единицы времени, поэтому стали говорить, что сейчас «девять по часам» («nine of the clock»), что постепенно превратилось в современный термин «nine o’clock».

Как уже говорилось выше, многие средневековые часы были астрономическими. Точное вычисление времени было необходимо для точных наблюдений Солнца, Луны и звезд. Мы в XXI в. к астрологии относимся скептически, но вот до 1600 г. немалая часть медицинской, географической и научной работы зависела от точных знаний о движении небесных тел, и часы сделали эту работу намного точнее и профессиональнее. Не стоит и говорить, что стандартизация часа оказалась очень важна для научных экспериментов. Кроме того, часы поспособствовали уточнению «общественных» и «экономических» часов. Люди теперь могли назначить встречу в определенный час, а лавочники – ввести точные часы работы. Они могли эффективнее планировать свою рабочую жизнь. По всем этим причинам механические часы заслуживают признания как одно из величайших изобретений Средневековья, а их распространение в XV в. – как одна из самых важных перемен, случившихся в эту эпоху.

Есть и еще один более тонкий момент, на который повлияло широкое распространение часов. Оно привело к секуляризации времени. В Средневековье временем заведовала церковь. Мир существовал только потому, что его создал Бог, а время – потому, что Бог создал движение в рамках своего творения. Соответственно, время – это часть творения, заполняющее божественное пространство. Рядом с богословской концепцией времени существовала и еще одна, более практическая. Ежегодный цикл считался частью божественной архитектуры, в которой Бог назначал время посевной, время сбора урожая, время выпаса скота и так далее. Внутри этого божественного года некоторые дни выделялись для постов, Рождественского и Великого, а другие для празднеств. В некоторые дни почитали святых. Каждый день выделялись специальные часы для церковных служб – первый час, девятый час, повечерье и заутреня. Время не только было священным само по себе: даже его разделение имело духовное значение. Церковь контролировала восприятие времени, звоня в колокола: отсчитывала часы в городах, призывала верующих к молитве, объявляла о чьей-либо смерти и так далее.

По всем этим причинам время было не просто временем, каким его знаем мы: оно было даром Божьим. Именно поэтому средневековая церковь запрещала христианам брать проценты с денег, которые они давали в долг: взимать проценты – значит требовать деньги за время, которое принадлежало Богу, а ни один христианин не имеет права продавать принадлежащее Ему. Однако после того, как время начали измерять с помощью рукотворных машин, оно постепенно начало терять свои полумагические религиозные ассоциации. Время оказалось под контролем людей, оно было укрощено часовщиками и перестало считаться неограниченной частью Божьего творения. И, что еще важнее, рукотворные машины стали диктовать церкви, когда ей звонить в колокола и устраивать службы. Меры длины, веса и объема все еще разнились в разных местах, но час стал первой международной стандартизированной единицей измерения, вытеснившей как местные обычаи, так и церковную власть.

Зеркала из полированного металла и обсидиана существовали с древних времен, поэтому историки обычно считают изобретение стеклянного зеркала просто еще одной вариацией на старую тему. Но на самом деле появление стеклянных зеркал стало важнейшим сдвигом: они впервые позволили людям увидеть себя такими, какие они есть, со всеми уникальными выражениями лиц и чертами. Полированные медные или бронзовые зеркала по сравнению с ними были крайне неэффективны, отражая лишь около 20 процентов света; даже серебряные зеркала должны были быть невероятно гладкими, чтобы дать более-менее хорошее отражение. Кроме того, они были крайне дороги: большинство людей в средние века видели лишь приблизительное отражение своего лица в воде.

Выпуклое стеклянное зеркало изобрели в Венеции около 1300 г. – возможно, это было как-то связано с разработкой стеклянных линз, используемых в первых очках (их изобрели в 1280-х). К концу XIV в. такие зеркала добрались и до Северной Европы. Будущий король Генрих IV Английский в 1387 г. заплатил 6 пенсов за замену стекла в разбитом зеркале[67]. Через четыре года, путешествуя по Пруссии, он отдал 1 фунт 3 шиллинга 8 пенсов серебром за «два парижских зеркала» для личного пользования[68]. В покоях его сына Генриха V на момент смерти в 1422 г. стояло три зеркала, два из которых вместе стоили 1 фунт 3 шиллинга 2 пенса[69]. Эти зеркала, конечно, все еще были слишком дороги для среднего крестьянина или ремесленника, но к 1500 г. богатый городской купец уже мог себе позволить такую роскошь. С этой точки зрения человек, у которого были лишние деньги в 1500 г., заметно отличался от своего предка в 1400-м: он видел свое отражение и, соответственно, знал, каким его видит остальной мир.

Благодаря тому, что люди стали ценить свою уникальную внешность, резко вырос спрос на портреты, особенно в Нидерландах и Италии. Практически все сохранившиеся картины маслом XIV в. имеют религиозную природу – за исключением как раз нескольких портретов. Мода на портреты продолжала распространяться в XV в. и стала доминировать в нерелигиозном искусстве. Чем больше важных персон заказывали у художников портреты, тем больше людей видели эти портреты и решали заказать свои собственные. Портреты призывали «Посмотрите на меня!» и говорили о том, что на них изображен обеспеченный мужчина или женщина с хорошими связями, общественный статус которых делает их достойными портрета. А еще, посмотрев на портреты, вы начинали обсуждать этих людей, привлекая к ним внимание.

Одна из самых знаменитых картин этой эпохи – «Портрет четы Арнольфини» Яна ван Эйка, написанный в Брюгге около 1434 г. На нем видно выпуклое круглое зеркало на дальней стене, отражающее спины людей, изображенных на портрете. Если «Портрет человека в красном тюрбане» того же автора, написанный годом ранее, является автопортретом (вполне вероятно, что это так), то у художника к этому времени тоже было плоское зеркало. Из знаменитого эксперимента Брунеллески с перспективой (к нему мы вернемся позже) мы знаем, что во Флоренции к тому времени плоские зеркала уже были. После ван Эйка к концу XV в. автопортреты стали популярным жанром в Италии и Нидерландах. Дюрер написал немало автопортретов; кульминацией стало изображение себя в виде Христа в возрасте 28 лет (1500); по уровню интроспекции он вполне мог соперничать с Рембрандтом, творившим в XVII в. В руках художников зеркало превратилось в инструмент, с помощью которого человек мог узнать, каким его видят другие люди. До того времени художники рисовали только других людей; теперь же они могли поместить на картину и самих себя. А любой, кто видел, как тщательно художник разглядывает его лицо, ища в нем какие-то характерные черты, не мог и сам не задуматься о собственной личности.