Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? - Ян Мортимер

Важность первого путешествия Колумба оказалась невероятной. Он сам всегда настаивал, что открыл земли Азии, но более проницательные умы поняли, что он обнаружил совершенно новые земли, которые назвали «Новым Светом» – и это стало катализатором множества изменений. В Тордесильясском договоре (1494) Испания и Португалия разделили этот новый мир между собой: Португалия получила право на все земли за пределами христианского мира, но в пределах линии, лежавшей в 370 лигах (1770 километров) к западу от Азорских островов. Решение Кабрала уйти настолько далеко на запад, чтобы обнаружить Бразилию, было, несомненно, вдохновлено знаниями о том, что Колумб обнаружил земли в этом направлении. В Англии Генрих VII спонсировал плавание венецианского мореплавателя Джона Кэбота (Джованни Каботто), который в 1497 г. открыл Ньюфаундленд. На востоке же дни контроля арабов и венецианцев над торговлей пряностями были сочтены. К 1500 г. европейские купцы поняли, что дешевле будет возить большие грузы перца, корицы и шелка в Европу по португальскому морскому пути, чем отправлять их в маленьких мешочках наземными торговыми путями, которые контролировали венецианцы. Последовавшие вложения в торговые корабли изменили баланс экономических сил. Португалия и Испания раньше были окраиной известного мира, теперь же превратились в самое его сердце, а, как мы уже видели, «доминирующий капиталистический город всегда лежит в центре своего торгового региона». Ведущие семьи и купцы обеих стран разбогатели. А, поскольку акцент в международном бизнесе сместился в сторону океанских путешествий, английские, французские и голландские порты оказались куда ближе к основным торговым путям, чем Венеция и Генуя.

Впрочем, важнее всего в открытии Колумба то, что он разрушил древний миф о том, что все, что достойно познания, уже открыто греками и римлянами. Это мировоззрение сформулировал Бернар Шартрский в начале XII в.: средневековые мыслители видят дальше и больше, чем античные, только потому, что «мы подобны карликам, усевшимся на плечах великанов; мы видим больше и дальше, чем они, не потому, что обладаем лучшим зрением, и не потому, что выше их, но потому, что они нас подняли и увеличили наш рост собственным величием».

Переводы античных текстов XII в., в частности, показали, что античная мудрость по-прежнему лежит в основе средневекового мышления; таким же фундаментом она оставалась и в пятнадцатом столетии. Аристотель по-прежнему считался величайшим из всех философов благодаря своим диалектическим рассуждениям и научным познаниям. Галена по-прежнему считали ведущим медиком, а Птолемея – астрономом и географом. Некоторые средневековые ученые были способны к оригинальному мышлению, но лишь открытие Колумба недвусмысленно продемонстрировало всему христианскому миру, что античные знания отнюдь не абсолютны. Открытия Колумба, Кэбота и Кабрала разнесли авторитет Птолемея в клочья: если уж величайший географ Древнего мира упустил из виду целый континент, как на него можно полагаться во всем остальном? Таким образом, в последнее десятилетие XV в. состоялась настоящая когнитивная революция: внезапное полное изменение мировоззрения, которое больше не сдерживалось предыдущими знаниями и, более того, стремилось расширить их.

Вы могли бы подумать, что изобретение механических часов в начале XIV в. привлекло внимание к ограниченности античного мышления еще задолго до плавания Колумба. Этот инструмент для измерения времени действительно стал водоразделом в истории человечества. Но к тому времени, когда часы вошли в повседневную жизнь большинства людей, очень немногие помнили, что когда-то было время, когда их не существовало. Шекспир упоминает часы или указывает время как «o’clock» (по часам) в «Макбете» (его действие происходит в XI в.), «Короле Иоанне» (начало XIII в.), «Цимбелине» (доримская Британия) и «Троиле и Крессиде» (Древняя Греция). В его пьесе «Юлий Цезарь» есть даже эпизод, где бьют башенные часы. Он явно не понимал (или ему было не важно), что в Древнем мире о механических часах не знали.

Первое упоминание механического прибора для измерения времени датировано 1271 г.; там говорится, что часовщики пытаются создать колесо, которое делало бы один оборот в день, «но не могут довести работу до ума»[62]. Шестьдесят лет спустя проблема была решена. Ричард Уоллингфордский, аббат Сент-Олбанского собора, работал над механическими часами под названием «ректангулус», когда в 1332 г. его посетил Эдуард III[63]. Эти астрономические часы не только измеряли время, но и показывали движение Солнца, Луны и звезд, а также приливы под Лондонским мостом. Механические 24-часовые часы были установлены в церкви Св. Готарда в Милане в 1335 г. Якопо де Донди установил астрономические часы на башне Палаццо-Капитано в Падуе в 1344 г. Через четыре года его сын Джованни начал работу над самыми знаменитыми средневековыми часами – семисторонним «астрариумом». У этих часов было семь циферблатов, которые показывали время в 24-часовом цикле, а также положение Луны и пяти известных тогда планет (Меркурия, Венеры, Марса, Юпитера и Сатурна). К 1368 г., когда астрариум был закончен, в итальянских городах Генуе, Флоренции, Болонье и Ферраре, а также в английских королевских дворцах Вестминстера, Виндзора, Куинборо и Кингс-Лэнгли стояли башенные часы, которые били каждый час. Карл V Французский остался настолько доволен ежечасным боем часов, установленных в королевском дворце в Париже в 1370 г., что приказал всем церквям в городе тоже установить башенные часы, а еще две часовые башни поставил в своей резиденции Сан-Поль и в Венсенском замке[64].

Судя по всем этим историческим сведениям, механические часы были изобретены в предыдущем столетии, но большинство жителей сельской местности и небольших городков не слышали боя часов до 1400 г. В прологе к «Рассказу Священника» Чосер пишет, что было «десять по часам» («ten of the clokke»), показывая, что подсчет времени и «часы» были уже синонимами, – но потом говорящий признается, что на самом деле не пользовался часами для определения времени, а просто сказал наугад. В «Рассказе Юриста» поэт подробно описывает метод, обычно использовавшийся для определения времени в 1386 г.: по расстоянию, пройденному на небе солнцем, и по отношению длины тени дерева к его высоте. Сказать, что часы были основным методом измерения времени во времена Чосера, нельзя, поэтому их влияние и перемены, вызванные ими, описываются уже в разделе о XV в.

Рост спроса на часы привел к росту их производства, улучшению обработки металла и разнообразию конструкций. Все известные часы XIV в. – башенные или астрономические, но к 1400 г. на горизонте уже виднелись переносные часы. У Карла V Французского orloge portative («переносные часы») появились уже в 1377 г., а у будущего Генриха IV Английского в 1390 г. были часы, которые можно было носить в корзине[65]. Среди имущества Генриха V после его смерти в 1422 г. остались комнатные часы; пружинные часы, сделанные около 1430 г. для Филиппа Доброго, герцога Бургундского, сохранились до настоящего времени. Развитие технологии шло настолько быстро, что к 1488 г. герцог Миланский уже заказывал трое часов-кулонов с боем[66]. В это же время астрономические часы стали устанавливать в городских ратушах и герцогских дворцах, а простейшие механические часы появились в приходских церквях и поместьях. В семейном доме Эджкамбов в Кошиле в графстве Корнуолл после 1493 г. в часовне установили бесциферблатные механические часы со штыревым пусковым механизмом; они до сих пор стоят там, отбивая часы.