Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс

позже он находит их в очередных кругах ада, но не из-за вражды к ним, а из-за того, что они оказались причастны к его страданиям. Здесь «обжора» Чакко, с которым говорит Данте, обвиняет Флоренцию в ненависти и зависти. И если в начале своей речи он вспоминает Флоренцию с некоторым сожалением, то к концу изрекает пророчество, в котором остаются только «гордыня, зависть, алчность».

Цербер и обжоры — признаки участи Флоренции. Стремление к роскоши превратилось в обжорство, и теперь город поплатится за это. Когда-то он был един, а теперь разделен и обособлен, и каждая его часть враждебна другой. Об адском дожде, беспрестанно поливающем обжор в этом круге, Данте говорит: «Он правил не менял, не обновился, // Пока я был там» 2 (VI, 9). Этот круг удивляет Данте только двумя вещами: во-первых, неизменностью мучений, а во-вторых, тем, что, оказывается, существуют и другие грехи еще похуже, например, утрата благородства и сострадания. В этих первых кругах Данте очень чувствителен и постоянно подчеркивает это, во всяком случае, до тех пор, пока не видит драки гневливых, скупцов и транжир в грязи Стигийского болота. Но чувствительность этих первых кругов постепенно сменяется нарастающим чувством вины, чему способствует рост милосердия в душе поэта. Именно когда Данте освободился от отдельных своих грехов, он оказался наиболее открыт для упреков Беатриче. Так или иначе, но отсутствие милосердия на Пути Утверждения, скорее всего, поразит наши умы, но считать ли это грехом или очищением, зависит только от нас самих.

Если мы потворствуем нашей собственной luxuria, возникает злобная обида на любую luxuria, которой наслаждаются другие — сначала из-за того, что она не похожа на нашу, а потом как раз наоборот из-за того, что она такая же. Скупцы и транжиры в этом круге колотят друг друга с криками: «Зачем копить?» и «Зачем транжирить?». Неудивительно, что страж этого круга — Плутос — древний бог богатства, «вздувшийся от злобы», взывающий к сатане. Среди населяющих этот круг душ Данте никого не узнает, да и Вергилий не склонен задерживаться здесь. Он коротко комментирует происходящее:

Кто недостойно тратил и копил,

Лишен блаженств и занят этой бучей;

Ее и без меня ты оценил.

Ты видишь, сын, какой обман летучий

Даяния Фортуны, род земной

Исполнившие ненависти жгучей...

(Ад, VII, 58–63)

Правда, вслед за этим Вергилий на вопрос Данте о сущности Фортуны, произносит одну из самых удивительных сентенций:

Тот, кто превысил всех созданий знанье,

небесный свод и ангелов творил

так, что из края в край течет сиянье,

равно распределяя блеск светил.

Правитель общий, Богу подражая,

мирские блески властно учредил.

Блага пустые вмиг перемещая,

он оживит одну, другую кровь,

всеобщий ум людей оберегая.

Суду судьбы ни в чем не прекословь:

коль властвует один, другие вянут.

Змеей в траве таится, жалит вновь

судьба, и ваши знанья не обманут

Фортуны. Суд она вершит, гнетет,

как в царствах прочих боги не устанут.

Не знает отдыха круговорот,

нужда ее быть быстрой заставляет:

снуёт, кто перемены всем несет.

Фортуну люди тщетно проклинают,

хотя должны бы были похвалить,

и злыми голосами осуждают.

Она же счастлива, с пути не сбить,

ей радостно, как первых дней созданьям,

сознаньем силы дух свой усладить.

Но к большим спустимся теперь страданьям.

Уходят звезды, что для нас взошли.

Здесь долгое запретно пребыванье[93].

(Ад, VII, 73–99)

По форме слова Вергилия — это восхваление благословенной удачи с весьма романтических позиций, но в то же время это ортодоксальная христианская позиция. Речь, якобы, идет вообще о земных делах, но подразумевается встреча с Беатриче и изгнание из Флоренции. Все разговоры об «удаче» и «неудаче» не имеют смысла. Фортуна — одно из первых небесных созданий, ей неведомы людские оценки. Недаром Вергилий здесь же упоминает звезды — символы красоты и надежды, указание на божественное совершенство.

Полночь миновала, наступают вторые сутки путешествия Данте. Ему еще предстоит встреча с великим злом. Поэты достигают подножия крутого склона. Перед ними Стигийское болото. Там голые существа, облепленные грязью, колотят и кусают друг друга. Заблудшие души демонстрируют свою сущность — гнев и несдержанность. Любая другая душа воспринимается как враг; каждый обижен на всех. Но если разобраться, что такое гнев по сути, то становится понятно, что это склонность к анархии, отказ от порядка и закона. Погибшие души не замечают, как все глубже погружаются в болотную глубь потворства своим желаниям. Но не все из них заняты борьбой с соседями. Есть и другие. Плутос не преследует тех, кто погрузился на дно и теперь способен только пускать пузыри, наблюдая возню на поверхности. Это те, кто не нашел смысла в земной жизни и своем существовании, те, кому всегда скучно и с собой, и с другими.

Мой сын, узнай еще, что под водою

есть люди, вздох которых здесь бурлил

поверхность вод тревожа пузырями,

когда за ними глазом ты следил.

Из грязи голос: «Мы грустили днями,

хоть нежен воздух, солнце веселит,

мы плавали тоскливыми дымами.

Теперь же каждый плотно в тину вбит[94].

(Ад, VII, 117–124)

Так наказан в этом круге грех уныния. Поэты идут по краю болота, горестно наблюдая за драками на поверхности и пузырями, поднимающимися снизу. Здесь кончается предыдущий круг. Здесь еще не так явно проявляется извращение силы Всемогущей Любви и провидческой силы, открывшихся Данте при встрече с Беатриче. Остановимся ненадолго, чтобы подвести промежуточные итоги.

Встреча с Беатриче — это откровение, данное поэту через молодую флорентийку. В «Новой жизни», а затем и в «Комедии» становится понятно, что тем самым поэту указан путь к благородству и святости, хотя лучше сказать — к спасению — это более простое слово. Но все дело в том, что Данте не должен следовать по этому пути. Встреча с Беатриче — это момент выбора между действием и