Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье - Марина Сванидзе

Примечательно, что все это Громыко произносит на Пленуме, который идет в очень жестком режиме, и победа Хрущева неочевидна. Известный правительственный переводчик Виктор Суходрев, много лет работавший с Громыко, говорит: «Он всегда умел вовремя определиться. И это чутье ни разу его не обмануло».

Видный советский дипломат, многолетний посол в США Добрынин подчеркивает:

О своем недавнем непосредственном начальнике, министре иностранных дел Шепилове, примкнувшем к Молотову и Маленкову, Громыко говорит: «Что сказать о кандидате в члены Президиума ЦК Шепилове и некоторых других? Это люди бесхребетные, хлюпики. Нужно удивляться, как они до сих пор принимали участие в крупнейших вопросах жизни нашей партии, нашей страны. Такие люди не должны быть в руководстве».

Соблюдение стиля сталинских погромов и разоблачений в выступлении Громыко не удивляет. Обращает внимание общая раскрепощенность докладчика, говоря современным языком, его отвязность. Ни одно из привычных выражений лица Громыко не соответствует тому веселью, с которым он бросает слова в ходе этого выступления.

«Они считают нас подростками, которые под стол пешком ходят. Верно, многие из нас на десять, на пятнадцать лет моложе их. Но если и есть чья-либо в этом вина, то вина наших матерей и отцов. А нашей вины нет».

И больше всего, практически исключительно, Громыко клеймит лично Молотова.

Но это ровным счетом ничего не значит. В конце жизни в мемуарах Громыко отчетливо дает это понять. Он напишет:

Громыко завершает две страницы о Молотове словами:

Последнее замечание особенно важно. Молотова исключили из партии в 57-м, после Пленума, на котором ярко выступал и Громыко. А восстановили в рядах КПСС в 1984-м.

В 71-м году, при Брежневе, уже была попытка восстановить Молотова в партии. Заседала комиссия. Был документ, в котором приводились страшные факты и цифры расстрелянных и репрессированных. В 84-м по Молотову принято положительное решение. Оно принято без всякой комиссии, просто на Политбюро, значит, при участии Громыко. О репрессиях больше не вспоминали. Только сам Молотов в интервью скажет: «А то, что мы перед войной провели эти репрессии, я считаю, мы правильно сделали». Новый партбилет Молотову вручил Генеральный секретарь. Им в то время, после смерти Брежнева, а затем и Андропова, был К. У. Черненко. Громыко о Черненко пишет, что знал его на протяжении 20 лет.

Громыко вспоминает: «Дня за три до кончины, почувствовав себя плохо, Черненко позвонил мне и говорит: «Андрей Андреевич, чувствую себя плохо, вот и думаю, не следует ли мне самому подать в отставку? Советуюсь с тобой…»

Громыко говорит, что его ответ Черненко был кратким, но определенным.

То есть умирающий Черненко спросил у Громыко, стоит ли ему подать в отставку. А Громыко кратко и определенно ответил: «Не будет ли это форсированием событий, не отвечающим объективному положению? Ведь, насколько я знаю, врачи не настроены так пессимистично».

Черненко уточнил: «Значит, не спешить?» – «Да, – ответил ему Громыко, – спешить не надо, это было бы не оправданно». Громыко завершает этот фрагмент воспоминаний словами: «Продолжительная болезнь свалила этого деятеля».

Так вот, незадолго до смерти Черненко в здании ЦК вручает Молотову партбилет. Молотов рассказывал: «Мы поздоровались за руку и сели за длинным столом напротив друг друга. Черненко что-то сказал, но я плохо слышу, а он, бедолага, неважно говорит».

В связи с восстановлением Молотова в партии во французской прессе опубликована карикатура: – нарисован 94-летний Молотов и 73-летний Черненко и подпись: «Черненко готовит себе преемника». На самом деле наиболее вероятными преемниками тогда считались Романов (секретарь ЦК), Гришин (первый секретарь МГК) и сам Громыко. Громыко делает неожиданный ход. Через сына он доводит до сведения секретаря ЦК Михаила Горбачева информацию о том, что он, Громыко, готов предложить его кандидатуру на должность Генерального секретаря. Они встречаются с Горбачевым, обсуждают, и на Политбюро Громыко встает и выдвигает Горбачева. Все поддерживают инициативу Громыко, т. е. между восстановлением в партии Молотова и избранием Горбачева всего 9 месяцев.

Существовать в пространстве между Молотовым и Горбачевым для Громыко не просто.

31 октября 87-го года, в преддверии 70-летия революции, на Политбюро идет дискуссия по поводу Сталина.

Горбачев говорит: «Молотов пишет в мемуарах, что все, что было в 37-м году, правильно».

Громыко:

Громыко продолжает:

Громыко продолжает:

В своих воспоминаниях Громыко даст однозначно иконописный образ Сталина. Хотя известно, что раздел о Сталине он переписывал несколько раз. В то же самое время, когда писал воспоминания, на Политбюро называл культ личности уродством. Говорил, что солдаты на войне сражались за страну, а не за личность.

В 88-м году на Политбюро зайдет речь о секретных советско-германских протоколах 39-го года, т. е. о территориальном разделе Европы между Гитлером и Сталиным, т. е. о пакте Молотова-Риббентропа. Громыко выскажется трезво: «Непризнание секретных протоколов неприемлемо. С точки зрения длительных интересов необходимо сказать правду».

Но на другом заседании Политбюро он разворачивается в строго противоположную сторону: