Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье - Марина Сванидзе

Из записной книжки Цветаевой: «Неужели я уже никогда – ни-ког-да ничего другого не увижу раскрыв глаза чем – окно в потолке – по всем стульям тряпки – топор – утюг (утюгом колочу по топору)».

Чтобы ее дети выжили в голод, она по чьему-то совету отдает их в приют. Ее уверили, что в приюте будут кормить. Приют в Кунцево, где потом будет сталинская дача. Ее напутствие Але: «Аля! Главное – ешь побольше, не стесняйся. Объедай их вовсю. Я только для этого тебя туда посылаю. Если тебя будут бить – бей. Не стой, опустив руки. А то тебе проломят голову».

Аля и в приюте в своей тетрадке пишет письма Марине: «Марина! Я совсем ужасно себя чувствую. Здесь нет гвоздей, а то бы я давно повесилась. Я в первый раз в жизни в таком отчаянии».

Цветаева едет в приют. Точнее, кто-то подвозит совсем немного. В основном пешком. Она напишет в записной книжке: «Зима. Снег. Хромые башмаки. Калош нет. Тоска. Ужас. Метель. Несу Але два куска сахара. Наконец, приют. Воды нет. Врача нет. Лекарств нет. Безумная грязь. Лютый холод. На обед в мелкой тарелке – вода с несколькими листиками капусты. Хлеба нет. На второе – ложка чечевицы. Чтобы продлить удовольствие, дети едят чечевицу по зернышку. Дети поменьше, съев, плачут: есть хоцца. Двухлетняя Ирина в грязном донельзя розовом платье до пят. Худая вытянутая шея. Остриженная голова. Аля лежит под ватным, рваным одеялом. У нее малярия. Кто-то из детей убегает и кричит: «А больным сегодня – второго не будет». Алю Цветаева заберет домой и выходит. А Ирина в приюте умрет. Из записной книжки Цветаевой: «Не видела ее больной, не присутствовала при ее смерти. Не видела ее мертвой. Не знаю, где ее могила. Зачем она пришла? Голодать, петь «Ай-ду-ду», слушать окрики… Таинственное существо в таком ужасном розовом платье. В чем ее схоронили? И шубка ее там осталась».

Сергей Эфрон за это время проходит весь путь Добровольческой армии. Начиная с Дона. Он участник легендарного Ледяного похода в марте 18-го года.

В той армии было всего 3206 человек, то есть чуть больше штатного состава армейского полка. Но дело даже не в численности. Состава такого никогда и нигде больше не бывало. Три полных генерала, 8 генерал-лейтенантов, 25 генерал-майоров, 190 полковников, 52 подполковника, 15 капитанов, 251 штабс-капитан, 392 поручика, 535 подпоручиков, 668 прапорщиков, 437 кадетов и юнкеров, 630 штатских добровольцев. Вот одним из 668 прапорщиков и был муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон.

Шли тогда, кто в офицерских шинелях, кто в пальто, в сапогах, в валенках, в опорках. Гимназические фуражки. Деникин – в штатском городском костюме и в сапогах с рваными подошвами. Из вооружения – 8 трехдюймовых орудий, шесть снарядов, двести патронов на винтовку. Это было славное начало Белого движения. Потом был поход на Москву. И отступление в Крым и дальше – изгнание из России. Илья Эренбург найдет Сергея Эфрона. Цветаева уедет к мужу. О прошедших четырех годах скажет: «Москву 18–22 годов я прожила не с большевиками, а с белыми. Оттого, может быть, и отсутствие настоящей ненависти к большевикам, что вся сумма чувств, мне данная, целиком ушла на любовь к тем. Любовь к белым от заведомости их гибели – их и их дела».

В 72-м году в парижском эмигрантском издательстве ИМКА-Пресс впервые полностью напечатан цикл стихов Цветаевой «Лебединый стан». Стихи 17-20-го годов. Посвящены Белому делу.

В это же время в 72-м, 4 июня, будущий лауреат Нобелевской премии поэт Иосиф Бродский выслан из СССР. По пути в аэропорт «Пулково» он пишет письмо Брежневу:

Бродский о Цветаевой говорит: «Я познакомился со стихами Цветаевой лет в 19–20. Цветаеву по тем временам читал, разумеется, не в книгах, а в самиздатской машинописи. Я испытываю абсолютное остолбенение перед ее поэтической силой. После ее «Поэмы горы» ничего из того, что я читал по-русски, не производило на меня того впечатления, какое произвела Марина».

1 августа 22-го года семья Цветаевой приезжает в Прагу. Чехия для Цветаевой – поэтический взлет, творческий пик и мощнейшая страсть. Он – Константин Родзевич, бывший мичман Черноморского флота, воевавший в Гражданскую войну на стороне красных, попавший в плен к белым, чудом не расстрелянный, с уходившей Добровольческой армией оказавшийся в Турции. Там знакомится с Сергеем Эфроном. Потом – оба в Чехии. Учатся в Пражском университете.

Говорить об отношениях Цветаевой с Родзевичем бесполезно. Накал – в стихах. Читайте «Поэму горы» и «Поэму конца».

Сергей Эфрон в это время пишет письмо Волошину в Коктебель: «М. – человек страстей. Отдаваться с головой своему урагану – для нее стало необходимостью. Кто возбудитель урагана – неважно. Что – неважно, важно – как. Сегодня отчаяние, завтра восторг, любовь, отдавание себя с головой, и через день снова отчаяние.

И все это при зорком, холодном уме. Все заносится в книгу. Все математически отличается в формулу. Громадная печь, для разогревания которой необходимы дрова, дрова и дрова. Нечего и говорить, что я на растопку не гожусь уже давно. Она сейчас живет стихами к нему. Мое сегодня – сплошное гниение».

Волошин в Коктебеле дочитывает его письмо. В конце Эфрон пишет: «Это письмо я проносил с месяц. Сегодня решился послать. Она успокоилась. Мы продолжаем жить с М. вместе». Он живет на пособие, которое платит Чешское правительство. Она зарабатывает стихами.

Живут в основном в пригородах Праги. Жизнь сельская. Хозяйство, примус, вода, дрова – на ней. Она вяжет. «Связала два шарфа: один седой, зимний, со снеговой каймой, другой зеленый – оба пошли Сереже, и он, в трагическом тупике выбора, не носит ни одного». Если она не вяжет, то пишет. Отрывается от стихов и штопает чулки. На свет появляется сын Георгий.

Сергей Эфрон в русском журнале «Современные записки» публикует свою статью «О добровольчестве». Делит Добровольческую армию на чистых героев, называя их Георгиями, и преступников, мародеров, называя их Жоржиками. Георгии погибли в русских степях, а Жоржики здравствуют и политиканствуют. «Мы, – говорит Сергей Эфрон, – должны ожить и напитаться духом живым, обратившись к России, к тому, что давало нам силы на смерть. С народом, за Родину!»

Сергей Эфрон начинает издавать журнал под названием «Своими путями». Журнал тоненький. Тираж мизерный. Он пишет, что в эмиграции есть особая душевная астма. Производим дыхательные движения, а воздуха нет. Он пишет: а может быть, «через советские полпредства» вернуться на родину? Но тут же останавливает себя: «Как рядовой боец Добровольческой армии я не отдам свою правду даже за обретение родины. Меж мной и полпредством лежит препятствие непереходимое: могила Добровольческой армии». Отсюда, из деревни Вшеноры, они уедут в Париж: во Франции больше возможностей заботиться о слабом здоровье Эфрона и больше возможностей публиковаться для набравшего силу поэта Цветаевой.

Константин Родзевич тоже приедет в Париж. Константин Родзевич, адресат «Поэмы Горы» и «Поэмы конца», работает на ОГПУ, впоследствии НКВД. Сразу после Гражданской войны Москва ставит своей задачей раскол эмиграции. Применяется традиционный метод провокации. Создается якобы антисоветская группа. Она демонстрирует деятельность. В нее втягиваются серьезные активные фигуры русской эмиграции – и оказываются под колпаком ОГПУ. Крупнейшая акция такого рода – и одна из первых – операция «Трест».