Сирена в котелке - Стефан Вехецкий

Молодожены, выслушав речь фотографа, улыбнулись друг другу и уже через минуту стояли на скамеечке за декорацией, просунув головы в отверстия.

Пан Нужка подготавливал аппарат, а молодой супруг в это время оглядывал виды, открывающиеся из кабины самолета.

Внезапно он побледнел, судорожно схватился за подрамник и весьма отчетливо начал проявлять признаки воздушной болезни. Увидев происходящее, фотограф отскочил от аппарата и стал кричать:

— Живо вылезай!

Но было уже поздно, воздушная болезнь с неслыханной силой овладела паном Рассолкевичем. Измотанный бурными судорогами, он, сколько ни старался, не мог вытащить голову из отверстия в полотне и залил весь правый берег Вислы от Саской Кемпы до Торговой. Затем он болезненно рванулся и рухнул вместе с декорацией и молодой супругой, погребя под останками самолета фотоаппарат, самого фотографа и около тридцати любопытных.

Эта неприятная история отозвалась громким эхом в суде, куда пан Нужка предъявил иск к пану Рассолкевичу, потребовав возместить расходы в сумме двух тысяч злотых.

Молодой супруг объявил, что его организм не выносит воздушных путешествий, но фотограф доказал, что виною всему была последняя холостяцкая выпивка пана Зенобиуша, и получил удовлетворение на всю сумму.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1948

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀

Вторую ножку

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

У моего приятеля, некоего Утопленнпка Алоизы, была невозможная мозоль на правой ноге. И такая, что ничем ее нельзя было пронять, никакими там мазями и средствами из аптеки или с базара Ружицкого.

Кто-то ему посоветовал, чтобы он прикладывал свежее сало от молодого борова. Но из этого тоже ничего не вышло. Сало вытекало сквозь дырки для шнурков, а мозоль оставалась на месте и мучила, как несчастье. Мало того, что человек страдал, ему еще со всех сторон грозили разные неприятности, потому что стоило в трамвае кому-нибудь даже легонько задеть за мозоль, как неосторожный тут же получал в ухо. Потом судебное дело и отсидка. Сколько раз, как ребенок, жаловался мне Утопленник на свою горбатую судьбу. Наконец меня это растрогало, и я говорю ему:

— Н ты не можешь справиться с этой дрянной мозолью? Если бы я был на твоем месте, я бы отправился на педикюр. Там раз-два, и все в порядке, вырвут ее до кости и конец крику.

Долго мои приятель раздумывал, все боялся идти под нож, но, когда однажды он набросился в автобусе на милиционера и ему грозило дело об оскорблении властей, бедняга сам попросил меня, чтобы я отвел его к педикюрше.

Пошли мы на Хмельную в парикмахерскую. За десять минут Алойзы превратился в заново рожденного. Только крикнул, и мозоли как не бывало. Педикюрша помассировала потом ему ножку, надушила даже и говорит:

— Пожалуйста, другую.

— А на другой нет мозоли, — отвечает Утопленник.

— Это неважно, приведем в порядок и ее.

А он уперся и ни за что на свете не хочет снять ботинок. Ну, тогда и я начинаю его уговаривать:

— Не упрямься, покажи другую ножку.

А он нет и нет. Рассердил он меня в конце концов, и я замечаю:

— Что, у тебя там шесть пальцев, и ты стыдишься? Это, конечно, многовато, но что из этого? Эта гражданочка еще не такие вещи видела. Самое большее, чем ты рискуешь, — это еще двумя злотыми за дополнительный палец. Я тебя субсидирую. Снимай ботинок.

Но он уперся как стена. Быстро оделся, и мы вышли. На улице я его спрашиваю:

— Между нами, мужчинами, скажи откровенно, почему ты не дал другую ногу в обработку? Двусмысленное слово на ней отпечатано, как, у матросов, или какой-нибудь брачный рисуночек?

— Не о том речь. Другую, понимаешь, я не мыл.

— Давно?

— Не менее, не более, как от пасхи.

— Ну, это порядочно. Но почему?

— Не знал, что потребуется.

— А таз у тебя дома имеется?

— Даже ванна.

— Так ты что же, в ванне свиней держишь?

— С чего ты взял! Шампиньоны выращиваю.

— Зачем?

— Имею такую слабость, а чулан тесный, еле-еле уголь в нем помещается. Ванная без окна, шампиньон это любит. Даже света не зажигаю, потому что шампиньон света не любит.

Он был так доволен избавлению от мозоли, что пригласил меня к ларьку на пол-литра, а потом в кино.

Но, принимая во внимание его другую ножку, я отказался. Я подумал: в кино она даст себя чувствовать, а люди будут на меня коситься.

Насколько я помшо, даже древние римляне пользовались ваннами и купались каждый день, как же тут не огорчаться, если теперь в ваннах мы развиваем сельское хозяйство.

А в Риме доходило до того, что, например, жена Нерона в ослином молоке купание себе устраивала. Входит раз Нерон в квартиру, потягивает носом и говорит: что-то тут молочным баром попахивает. Все тут и открылось, а как раз в этот день на завтрак было кофе с молоком. Нерона стошнило, он разнервничался и дал указание жену придушить.

Ясное дело, что каждое преувеличение ни к чему хорошему не приводит. Совершенно не обязательно купаться в молоке, даже в коровьем, достаточно воды.

А уж ножки нужно учитывать как можно чаще и обе, даже еслп и не собираешься на педикюр, в кино или в гости.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

1962

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀

На Запад!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Встретились мы с шурином Пекутощаком, чтобы на Запад ехать. Чего действительно в Варшаве сидеть, когда на Западе, как известно, свежий воздух и несколько тысяч прудов с рыбами, а ловить ее некому.

Геня поначалу не хотела дать разрешение, но мы взяли ее в оборот, и под конец она согласилась. Мы обещали, что только пронюхаем что и как там, самое большее через неделю за ней приедем.

Получили от нее на дорогу длинное благословение и пятьсот злотых. Захватили с собой две удочки, коробочку с мухами — и в восемь утра в дорогу! С самого начала путешествие сложилось очень удачно. В тот же самый день перед вечером мы уже были на Западном вокзале, но тут встретилось первое препятствие. Билеты на Запад стоили шестьсот злотых, а у нас оставалось только четыреста с какой-то мелочью, остальное разошлось на расходы по прощанию со столицей.

«Что тут делать?» — подумали мы и сидим грустные, как большое несчастье. Но тут шурин вспомнил, что во Блохах живет его приятель, некий Орпишевскпй, который там имеет собственный дом. Решили поехать к нему. Конечно, это еще не настоящий Запад, но, во всяком случае,