Малыши в подарок - Ксения Богда

я пытаюсь не съязвить в ответ. На потолке бы спал!

Кривляюсь, передразнивая Волкова. Егор видит мою мимику и начинает хихикать. Размахивается и ударяет Еву по руке. Ева тут же врубает ультразвук.

– Так, – грожу Егору пальцем, – это что за драчун тут?

Ева не остается в долгу и отвечает брату таким же действием. Проще говоря, заряжает ему по щеке.

– Ева! – вскрикиваю.

Близнецы поднимают такой вой на всю квартиру, что меня передергивает.

– Ну тише, тише. Чего это вы удумали драться? – прижимаю обоих к себе и пытаюсь успокоить своих крошек.

Хотя у самой от их слез сердце сжимается.

– Мои маленькие, – глажу две головки и по очереди целую в мокрые щечки, – ну что на вас нашло? Не дрались же.

Смотрю в две пары серых глазок и не могу выдержать то, что наполняет сердце. Никогда я не думала, что можно кого-то так любить. Обожать. И бояться дышать без них.

– Мир? – перевожу взгляд с Евы на Егора. – Егор, мирись с сестрой.

Сын надувается, но тянется к Еве и обнимает её за шею. Ева же не противится, дарит брату ответные обнимашки.

– Вот так лучше, мои крошки. Вы должны защищать друг друга от всего плохого. Потому что ближе вас у вас не будет никого. Ну и меня…

– С папой, – вторгается голос Захара.

Вздрагиваю.

– Да, меня и папы, – стараюсь, чтобы улыбка вышла ободряющей.

Ева тут же поворачивается к Захару и начинает ерзать на стуле, тянется к нему.

– Привет, малышня, – Захар скидывает ботинки и проходит на кухню.

Тянется к дочери, но тут же получает от меня по рукам. Егор реагирует звонким смехом, пока серые глаза недовольно щурятся.

– Ты только что учила детей, что драться нельзя, – ворчит Волков.

– Ага, а ещё нельзя с улицы лезть к детям.

Захар округляет глаза и закатывает и к потолку.

– Да я только в машине был.

– Неважно, где ты был. Надо мыть руки, – машу перед Захаром поварешкой.

Волков цокает и подходит к раковине. Моет руки, косится на меня.

– Довольна? – показывает ладошки.

Киваю.

– Да, вполне.

– Как вы с таким надзирателем живете, м? – обращается к детям, пока я стою с открытым ртом.

– Да ты обалдел, Волков?

Он удивленно выгибает бровь. Как будто ничего такого не сказал.

– Что не так? – невинно хлопает глазками, пока я вскипаю.

Подхожу к нему и пихаю в грудь.

– А то, что нельзя меня так называть при детях.

– Как?

Нет, да он издевается! Всматриваюсь, но на его лице только полное непонимание.

– Как? Ты серьезно?

Захар пожимает плечами.

– Надзиратель, – передразниваю Волкова.

– Что такого в этом слове?

Улыбаюсь детям и привстаю на носочки, чтобы дотянуться до уха Волкова.

– Я ж не называю тебя блудным папашей, – шиплю ему в ухо, – будь добр, относись ко мне с уважением и не оскорбляй при детях. Хочется тебе как-то прокомментировать мои методы, сделай это наедине со мной.

Не дожидаюсь ответа, подхватываю близнецов со стульев и несу их в спальню.

За спиной слышу шаги Волкова, а на моих глазах внезапно появляются слезы.

Укладываю Еву и Егора на кровать и со злостью вытираю щеку.

Надзиратель!

– Юль…

Не реагирую на появление Захара. Неожиданно, меня задели его слова. Я стараюсь, чтобы Ева и Егор росли хорошими детьми, и тут появляется их папаша и называет меня надзирателем.

– Юль, – Захар дергает меня за руку и поворачивает к себе лицом, – блин, ты плачешь, что ли?

Шмыгаю носом, пытаюсь освободиться из захвата, но Захар только крепче сжимает пальцы на моем запястье и придвигает меня к себе.

– Нет, это пылинка в глаз залетела, – цежу сквозь зубы.

– Юль, – Захар прижимает меня за талию к себе, – прости, я не подумал как-то, что такое сравнение как-то навредит.

– Да кто дал право тебе меня оскорблять? Неважно, навредит или нет, – мой голос дрожит, да я и сама чувствую, как вся дрожу в его руках.

И Захар, уверена, это чувствует.

– Юль, – зарывается в мои волосы и упирается лбом, – прости. Реально, прости, я не хотел тебя задеть. Обещаю следить за своим языком. Обещаю.

Прикусываю губу.

– Нам ехать надо, – сглатываю ком в горле, – а ещё малышей переодевать.

Да, я трусливо переключаюсь на другую тему. Потому что сама не понимаю такой бурной реакции на это слово.

– Юлька-пулька, простишь?

Неопределенно дергаю плечом.

– Как будто тебе нужно мое прощение, Волков.

Захар хлопает глазами и прикусывает губу.

– Конечно. Обычно, если мне не нужно прощение, я его не прошу.

Мычу в ответ и высвобождаюсь из объятий.

– Просто давай будем избегать оценки меня как матери.

Волков провожает меня задумчивым взглядом. Потирает подбородок.

– Уверен, что ты замечательная мать.

Никак не комментирую. Погружаюсь в сборы детей и отключаюсь от присутствия в комнате Волкова.

– Готово, – завязываю на платьице Евы бантик и чмокаю дочь в щечку, – моя маленькая принцесса.

– Наша, – снова встревает Захар.

Вздыхаю и передаю Еву ему.

– Ага, наша.

Он прищуривается, но ничего не отвечает. Выходит с Евой на руках, а дочь и рада, что её носит отец. Гордая сидит на руке Захара, а я стараюсь не рассмеяться при виде её важной мордашки.

Детки такие детки.

Глава 22

Поворачиваюсь, смотрю на заднее сидение, где установлены детские кресла, и не верю глазам… Пока мы доезжаем до больницы Ева решает, что она устала, и отрубается.

– Ой, – кошусь на Захара.

Он тоже уже обращает внимание, что дочь мирно посапывает в своем кресле, и хмыкает.

– Я сейчас её растолкаю, и мы пойдем, чтобы не задерживать тебя.

Но как только думаю о том, что мне придется будить дочь, становится не по себе. Если Ева недосыпает, то плохо вокруг становится всем. Она устраивает такие разносы, что под вечер уже чувствуешь себя настолько выжатой, что единственная мысль, которая остается в голове, – это упасть на кровать и отоспаться.

Делаю глубокий вдох, набираюсь смелости. Тянусь к ручке двери, но меня перехватывает Волков. Сжимает запястье.

Оборачиваюсь к нему и опускаю взгляд на его руку, сжимающую мою. Внутри что-то