Люди удачи - Надифа Мохамед

– Держал лавку, бакалейную, и еще грузовики для перевозки.

– Состоятельным был человеком, значит?

Махмуд неопределенно кивает:

– Не очень богатым, но и не бедным, умным он был, любил все новое, современное, да, современный человек.

Тюремный врач уже выяснил рост и вес Махмуда, его температуру, собрал кровь и мочу, и теперь ему понадобилась биография пациента.

– Сколько у вас братьев и сестер?

– Четыре брата, все старшие, сестер нет, две девочки умерли в младенчестве, еще одна заболела, когда ей было лет семь.

В камере Махмуда беспорядок, его тюремная пижама кучей свалена на незаправленную койку, несъеденный утренний хлеб он выбросил в ночной горшок и туда же вылил жидкое, безвкусное молоко. Может, он и прибрался бы, если бы знал, что сегодня придет врач, но в целом ему все равно. Это его негромкий протест – чтобы показать всем, что его здесь вообще быть не должно.

– Мои братья, они взяли на себя отцовское дело, все они важные люди, семейные. Почему меня посадили сюда, а не в обычную тюрьму?

– Вас обвиняют в преступлении, которое карается казнью.

– Глупые они, но скоро поймут, что я невиновен. За то, что человека неправильно посадили в тюрьму, полагается компенсация, так?

– Да, верно. Но я не имею к этому никакого отношения, я офицер медицинской службы.

– Понимаю, давайте дальше.

– Когда вы прибыли в Британию?

– В сорок седьмом. Служил помощником буфетчика на грузовом судне, но потом стал кочегаром.

– Вы умеете читать или писать по-английски?

– Нет, у себя в стране я хожу только в религиозную школу. Я могу читать Коран.

– Значит, вы читаете и пишете по-арабски?

– Нет, я только читаю Коран, это… другое. Не то, как арабы пишут сейчас.

– На каких языках вы говорите?

– Я знаю сомали, арабский, английский, суахили и немного хинди.

– Воистину полиглот.

Махмуд не спрашивает, о чем это он, – думает, что о чем-то врачебном.

– У вас есть какие-либо травмы или физические недостатки?

– Никаких, только небольшая проблема здесь… – Его ресницы трепещут, когда он указывает на радужку правого глаза, поднося палец близко к нему. – Когда солнце слишком яркое, как будто мушка у меня в глазу. Это в море случилось, горящий уголь попал мне в лицо.

Почерк врача вызывает у Махмуда разочарование: сам он хоть и неграмотный, но считает, что способен отличить, кто хорошо пишет, а кто нет.

– Что вы пишете?

– «Незначительное нарушение зрения, вызванное попаданием искры из топки».

– Да, искра из топки попала и вызвала незначительное нарушение зрения, вот так хорошо. – С точки зрения Махмуда, врач лучше надзирателей. Обоих он считает глуповатыми и слишком уж изнеженными. Они плачутся из-за каждой ерунды и доносят на него начальнику. А молодой врач, спокойный и симпатичный, носит красивый галстук и запонки с цепочками, терпеливо ждет, пока Махмуд отвечает на его вопросы, и, похоже, заинтересован его ответами.

– Вы когда-нибудь болели туберкулезом?

– Нет, но на судах такая теснота и грязь, что это можно считать чудом.

Слегка поколебавшись, врач спрашивает:

– У вас когда-нибудь обнаруживали сифилис, гонорею или какую-нибудь другую венерическую болезнь?

Махмуд отшатывается и почти кричит:

– Нет! За кого вы меня принимаете?

– У вас или у кого-нибудь в вашей семье случались припадки, галлюцинации, приступы психоза или душевные болезни?

– Мы в своем уме сейчас и были всегда, хвала богу.

– А какие-либо нервные проявления – ночное недержание мочи, привычка грызть ногти, боязнь темноты, беспричинные страхи?

Махмуд закатывает глаза так старательно, что врач улыбается.

– Хотите сказать, что в тюрьму попадают люди, которые боятся темноты и прудят в постель?

– Здесь кого только нет.

– Ах ты ж! Теперь буду думать про постель, на которой сижу. – Махмуд смеется и демонстративно щупает матрас под собой.

– Какие у вас чудесные зубы! – восклицает врач.

Махмуд плотно сжимает губы и смущается, ему не нравится, когда белые заводят разговоры о его зубах, потому что за них хвалят только цветных, как будто это такое чудо, что у них есть хоть что-то красивое.

– А теперь вы что пишете?

Врач дописывает предложение, потом поднимает голову, смотрит в упор теплыми карими глазами и отвечает:

– «Здоровый негроидный индивид, активный, в хорошем состоянии, с превосходными зубами!»

– Ну что, Муди, как теперь будешь выкручиваться? Ты ведь понимаешь, что за такие преступления отправляют на виселицу, да? – Лора принимается трясти на коленях Мервина, который закапризничал, но Махмуд протягивает руки над широким столом и забирает у нее своего младшего.

– Это если виновен, а я тут ни при чем. – Махмуд щекочет пухлые щечки малыша редкими усиками и воркует ему на ухо: – Виилкайга, мааней, сыночек мой сладкий.

– Обычно в это время он спит.

Другие заключенные вокруг сутулятся над столами, тихо переговариваются с женами или матерями.

Тревожно уставившись огромными глазами на лицо отца, Мервин с любопытством хватает его за нос и губы.

Махмуд смеется довольно, будто его ласкают.

– Он меня не узнал! Смотри!

– Узнал, конечно, просто сердится. В общем, купила я эти твои сигареты… – Порывшись в сумочке, она придвигает ему пачку «Плейерс».

У Махмуда загораются глаза при виде синих волн и бородатого моряка.

Надзиратель подлетает еще до того, как Махмуд протягивает руку к пачке.

– Это не разрешается. Он получит табачный паек так же, как все остальные, в следующий вторник. – Надзиратель хватает сигареты волосатой лапищей, пронзает сердитым взглядом Лору и удаляется на свое место у стены, где сует пачку в карман.

Лора молчит, но обменивается с Махмудом взглядом, означающим «хамло». Махмуд улыбается, крепче прижимает к себе Мервина, пытаясь скрыть, как ему стыдно, что из-за него жена и сын попали в такое место.

– Я говорила с Берлином, он сказал, что у них есть деньги на адвоката, по крайней мере на слушания у магистрата, но Общество дружбы Аллави в мечети пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Шейх сказал, что у них в уставе говорится: если человек вляпался по своей вине, они к его делам непричастны.

– Йеменцы – сволочи. Берут наши деньги, когда это их устраивает, и ничего не хотят давать взамен. С чего вдруг это моя вина? Я не имею никакого отношения к этой женщине, к этой лавке и к этому убийству.

– Знаю, Муди, это я знаю. Просто недоразумение. Ты же никогда не поднимал на меня руку, так как ты мог однажды вдруг взять и перерезать горло незнакомой женщине? Но ты нажил слишком много врагов, а друзей у тебя почти нет. Шейх просто наказывает тебя за то, что случилось в прошлом году.

– И долго еще он собирается меня наказывать? Я же