Фаворитки. Соперницы из Версаля - Салли Кристи

Я подчеркнуто официально приветствую дофину, а потом принцессу Генриетту, Аделаиду и Викторию, сидящих на диване с изогнутыми ножками и спинкой. Двух младших, Софи и Луизу, посчитали еще недостаточно благовоспитанными, чтобы участвовать в беседах в кругу семьи.

Они не предложили мне сесть, и я ощутила себя, как в гнезде с затянутыми в платья гадюками. В толпе фрейлин позади принцесс я замечаю Элизабет, которую только-только назначили dame d’honneur – придворной дамой; она нервно обмахивается веером. Она должна была узнать об этом приглашении еще до того, как я его получила, однако она ничего мне не сказала. Франни на этой неделе не прислуживает; уж она бы точно предупредила меня. Надеюсь.

– Ох! – восклицаю я, когда какой-то малыш в чем-то голубом проносится мимо и задевает юбку липким мороженым.

– Изабелла! – мягко укоряет мадам инфанта. – Только посмотри, как ты испортила платье маркизы.

– Не тревожьтесь, мадам, пустое. – Вишневое мороженое такого же оттенка, как и вышитые на ситце тюльпаны, а атлас идеально это скрывает.

– Как будто так и было задумано! – хихикает Аделаида. – Какая же ты умничка, да, умничка. – Она удерживает маленькую принцессу для поцелуя, но та вырывается из ее объятий и бросается в соседнюю комнату.

– Какая жалость, маркиза, что ваша дочь не может считаться подходящей подружкой для королевской внучки. По-моему, они ровесницы, – произносит мадам инфанта.

– Принцесса Изабелла восхитительный ребенок, а какие манеры! – бормочу я. – К вашей чести, мадам.

Мадам инфанта лениво смотрит на меня. Как кошка, играющая с мышкой: забавляется ею, продумывая каждый шаг.

– Вы немного бледны, мадам. Нездоровится?

Столы вокруг дивана заставлены вазами с белыми розами.

– Спасибо, я вполне здорова. Я должна опять поблагодарить вас за тот испанский тоник, который вы прислали, очень помог. – Николь приняла ложку, когда у нее болела голова, и проспала потом целых семнадцать часов.

Мадам инфанта наклоняет голову, глядя, как ее дочь несется назад в комнату, прижимая рожок с мороженым ко лбу.

– Я – носорог! Соевый носорог! – Бух! Она спотыкается о край ковра и вместе с мороженым летит на пол. Гувернантка поспешно забирает рыдающего ребенка, а растаявшее мороженое превращается в липкую лужицу на паркете.

Мадам Виктория смеется.

– Она видела носорогов в Париже и постоянно говорит о них.

– Я всегда полагала, что единороги более привлекательные создания, – протягивает принцесса Генриетта с мечтательным, одухотворенным лицом.

– Все, решено, это будет опера «Армида», в честь нашей новой фрейлины, – говорит мадам инфанта. – Мадам, разрешите вам представить графиню де Нарбонн. Уверена, вы ранее уже встречались.

Франсуаза, юная графиня де Нарбонн, выходит вперед, она просто восхитительна в своем простом голубом платье, а цвет лица у нее нежно-персиковый. Я вспоминаю, что Элизабет мне все уши прожужжала о новой фрейлине в свите мадам инфанты. Как же она ее называла? Восхитительный цветок. Да, именно так.

– Наша дорогая графиня теперь замужем, – елейно продолжает мадам инфанта. – И, если позволите мне такую дерзость… мы же все здесь свои… теперь она познала радости супружеского ложа. – Вот уж лиса! Всем прекрасно известно, что граф де Нарбонн потерял свое мужское достоинство при осаде Намбра в 1746 году.

После той ужасной сцены, когда король развязал на мне платье, мы с Луи редко проводим ночи вместе, и об этой юной графине уже ходят слухи. Внутри у меня все сжалось в комок, но внешне я остаюсь совершенно спокойной. Я приветствую молодую женщину и поздравляю с недавним бракосочетанием.

– Я подумала, что она могла бы спеть для нас.

Франсуаза де Нарбонн улыбается своей госпоже и, воздев вверх руки, начинает петь. Сидящие в углу скрипачи подхватывают мелодию. Я продолжаю улыбаться, не сводя с нее глаз: она высокая и стройная, да, и такая юная, с безупречной кожей и на удивление сочными губами, которые придают ее лицу соблазнительное выражение. И – хотя этого не может быть – ее животик чуть округлился. Я качаю головой: нет-нет, у меня начинаются галлюцинации.

Юная графиня выбирает арию, где Армида празднует триумф над своим возлюбленным, и, пока поет, смотрит на меня с вызовом. У нее низкий, хриплый голос, как будто у девушки болит горло.

– «И наконец он оказывается в моей власти», – поет юная графиня, а я закрываю глаза.

Они пойдут на все, чтобы избавиться от меня, даже готовы уложить в постель к отцу другую женщину. Мне кажется, что я сейчас лишусь чувств, я едва заметно покачиваюсь.

– Мадам! – обращается ко мне с притворной тревогой мадам инфанта, поднимает руку, останавливая музыку. – На вас лица нет. Вы стали белее мела. Вам снова нездоровится? Чем мы можем вам помочь?

Я беру себя в руки и обвожу взглядом дочерей Луи, которые ведут себя, как злобные обезьяны, пока я стою перед ними на жаре. Им никогда не одержать верх. Я им этого не позволю.

– Благодарю за участие, мадам, я чувствую себя чудесно. – Но тут мои щеки и шея покрываются мелкими бисеринками пота, а ноги, скрытые юбкой, начинают подрагивать. – Наверное, меня пленила красота голоса дорогой мадам де Нарбонн. – Не могу не признать, милочка, – я поворачиваюсь к ней, – у вас волшебный голос. Как бы мне хотелось спеть с вами дуэтом. – Да, живот у нее под платьем чуть выступает.

– Дуэтом! – фыркает мадам инфанта. – Какое забавное предложение! Мне кажется, что голос Нарбонн звучит прекрасно. Соло. – Она удивленно изгибает бровь.

Я улыбаюсь ей в ответ.

– Тогда я тоже буду петь соло, – отвечаю я и, не дожидаясь позволения, затягиваю другую арию из этой же оперы:

Никто не решается меня прервать, и, закончив, я делаю глубокий реверанс и улыбаюсь хозяйкам покоев. Я думаю: меня не укротить. Неожиданно в меня вселяется уверенность. Пусть затевают свою мышиную возню, но они недооценивают крепость нашей связи с Луи. Силу его зависимости от меня, силу моего влияния. Ничто и никто не способен поколебать мою уверенность, даже пятнадцатилетняя красавица.

* * *

Вскоре мне донесли, что Франсуаза де Нарбонн и вправду делит ложе с королем. Я не верю, что он впервые изменяет мне; мне известно, что его слуга Лебель иногда приводит к нему юных девиц из окружающих деревень и селит их под крышей дворца. Но это грязные гризетки – пастýшки, а не придворные дамы. И Матильда, Перигор, Робек – не тайна для меня, я подозреваю, что они удостоились разделить королевское ложе.

Мой врач Кенэ все больше и больше тревожится о моем здоровье и в итоге говорит, что мне противопоказаны выкидыши. Смысл сказанного предельно ясен. Мне всего двадцать восемь, но, по словам Кенэ, я не доживу до тридцатилетия, если буду продолжать интимные отношения с этим мужчиной.