Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания - Жак Сустель

Для каждой ступени социальной иерархии, для каждой области расселения или ниши труда, для каждого поселка или города есть свой бог или боги. Это имперская религия большого складывающегося государства, которое пока еще представляет собой лишь союз многочисленных мелких, своеобычных государств, каждое со своей историей, своими традициями и зачастую своим особым языком.

Точно так же, как на вершине общества политические институты стремились усилиться и обрести структуру, необходимую для имперского государства, размышления жрецов стремились привнести порядок в теологический хаос. Отсюда — синкретизм, который, к несчастью, предстает перед нами лишь обрывками, через малопонятные рассказы поздних авторов.

Некоторые боги возвышались над общей массой, и, наделяя этих великих богов многочисленными атрибутами, объявляя имена некоторых из них синонимами, выдумывая генеалогические древа, чтобы связать одних с другими, мексиканские мыслители пытались произвести необходимый им религиозный синтез. Так, организационным началом божественного мира постепенно становился Тескатлипока.

Согласно одной из традиций чета прародителей произвела на свет четырех сыновей, которые породили остальных богов и весь мир: красного Тескатлипоку, отождествляемого с Шипетотеком, Камаштли или Мишкоатлем; черного Тескатлипоку — он и есть Тескатлипока, которому обычно поклоняются под этим именем; синего Тескатлипоку, который есть не кто иной, как Уицилопочтли, и, наконец, Кецалькоатля. Таким образом, в рамках четырех главных пространственных направлений разместилась целая серия божеств, которых можно свести к двум: Тескатлипока и Кецалькоатль, туда же можно включить Уицилопочтли — новоявленного бога, «выбившегося в люди» вместе со своим народом, и Шипетотека, чужеземное божество.

Попытки обобщения по тому же принципу содержатся в рукописных кодексах Борджиа или Коспи, созданных, по всей видимости, в районах Пуэбла, Тепеака, Теуакан и Тлашкала. Некоторые уже забытые города славились мудростью и суждениями своих жрецов, например Теотитлан на границе Оахаки.

Кецалькоатль, которому особенно поклонялись в Чолуле, в том же самом районе Пуэбла, был из тех, кто возвышался в полный рост над массой других богов. Мы видели, что традиция ставит его в один ряд с Тескатлипокой. Он был тольтекским богом, богом оседлых цивилизованных племен с высокогорья, изобретателем искусств, письменности и календаря, выражением всего, что было в жизни красивого и приятного, а заодно планеты Венера и идеи о воскрешении: было только справедливо противопоставить ему мрачного северного бога ночного неба, войны и колдовства. Разве в легенде о Туле не сказано, что колдун Тескатлипока изгнал из города благодетельного правителя-бога и обрек Пернатого Змея на изгнание?

Таким образом, по крайней мере, в определенных кругах, в кальмекаках, где прилежные жрецы склонялись над многоцветными манускриптами или наблюдали по ночам за движением звезд, удавалось воссоздать картину божественного мира, возглавляемого небольшим числом мифических персонажей со многими обличьями.

Некоторые шли еще дальше. Благочестивый правитель Несауалькойотль воздвиг храм, посвященный «неведомому богу, творцу всего сущего», которого называли Тлоке-Науаке («тот, кто содержит всё в себе») или Ипальнемоуани («тот, благодаря кому мы все живем»). На вершине храма возвышалась башня из девяти этажей, символизировавших девять небес, а десятый, венчавший собой эти девять, был снаружи выкрашен черной краской и усыпан звездами, а внутри украшен золотом, драгоценными камнями и перьями. И этого бога, которого «никто до сих пор не видел и не знал», не изображала никакая статуя или фигура. Этот культ нисколько не мешал Несауалькойотлю одновременно поклоняться множеству других богов: так что здесь речь идет не о монотеизме, но о вере в высшего бога, стоящего над всеми прочими, без имени (поскольку обозначающие его слова — всего лишь эпитеты), без мифической истории и без физического воплощения.

Весьма вероятно, что такие философские и богословские размышления были ограничены узким кругом лиц, стоявших на верхушке государства или жречества. Поселяне с высокогорья или из тропических краев, наверное, даже не допускали, что их местные божества могут стоять ниже того или иного великого бога, а жители столичных кварталов наверняка предпочитали абстрактным божествам жрецов богов из своих небольших храмов, близких к ним и связанных с ними традицией.

Во всяком случае, с уверенностью можно сказать, что эта религия со своим тщательно разработанным и требовательным ритуалом, с избытком мифов пронизывала насквозь повседневную жизнь людей во всех ее проявлениях. Она создавала картину мира и задавала правила поведения. Она придавала форму существованию мексиканского народа — целиком и в любой момент.

Общественная и частная жизнь, основные вехи от рождения и до смерти, ритм времени, искусства и даже игры — ничто не ускользало от ее власти. Точно несущая конструкция, она держала на себе всё здание мексиканской цивилизации, поэтому неудивительно, что, как только этот костяк был сломлен рукой завоевателей, все здание обратилось в руины.

Вот небо над вулканами побелело. Утренняя звезда сияет самоцветом; приветствуя ее, на вершине храмов бьют деревянные барабаны, гудят морские раковины. Полотно тумана еще стелется над озерами в ледяном воздухе высокогорья, но потом тает под первыми лучами солнца. Начинается день. В домах, больших и малых, от края до края города, а также в озерных поселках и отдельно стоящих хижинах просыпаются люди.

Женщины машут плетеными веерами, раздувая огонь, дремавший меж камнями очага, а затем, встав на колени перед метлатлем из вулканического камня, начинают растирать маисовые зерна. С глухого чирканья зернотерки начинается повседневный труд: так продолжается тысячелетия подряд. Чуть позже послышатся ритмичные шлепки: женщины будут разминать в ладонях маисовое тесто, чтобы сделать лепешки — тлашкалли.

В садах и во дворах прогуливаются индюки, склевывая корм и квохча. Грунтовые дороги топчут ноги — босые или в сандалиях, по воде каналов ударяют весла. Каждый спешит заняться дневным трудом. Очень скоро мужчины уходят в город или в поля, положив в котомку завтрак (итакатль), а женщины остаются дома.

В таком городе, как Мехико, разумеется, существует большое различие между типами жилищ, согласно рангу, достатку, профессии жителей. Две противоположности — дворцы правителя и сановников (обширные постройки, одновременно частные и государственные, с многочисленными комнатами) и крестьянские хижины в пригородах, слепленные из веток и адобов — сырцовых блоков, с крышами из травы.

Большинство домов строится из кирпича, высушенного на солнце; в самых скромных — всего одна главная комната (кухня могла находиться во дворе, в маленькой отдельной пристройке). С ростом семейного благосостояния увеличивалось и количество комнат. «Средний» дом состоял из кухни, спальни, где спала вся семья, небольшой домашней молельни. Баню (темаскалли) всегда строили отдельно. Если была возможность, количество комнат увеличивали, стараясь отвести женщинам одну или несколько отдельных спален.