Царевна-лягушка для герпетолога - Оксана Токарева

Беспокойство Леля разделял и Иван, взглядом профессионала отмечая все возрастающее число засохших, покрытых грибами-паразитами и просто больных деревьев. Золотая листва сморщилась и кое-где совсем опала, на ветвях, помимо вездесущего эхиноцистиса и повилик, повисли неопрятные бороды испанского мха и липкие кудели паутины.

А потом на пожухлых листьях начала попадаться черная слизь.

— Выследили все-таки! — недобро усмехнулся Лева, выбирая среди молодых осин деревце поровней и выстругивая прочное копьецо.

Иван без лишних расспросов последовал его примеру. Мне оставалось только достать свирель.

Глава 12. Призраки и наваждения

На привал мы начали собираться загодя, чтобы успеть обустроиться до заката. Место для лагеря выбирали тщательно и долго, полностью очистив поляну от борщевика, вороньего глаза, эхиноцистиса и аконита. Костер складывали тоже как-то по-особому, заготовив побольше хвороста и дров, чтобы всю ночь поддерживать огонь, придирчиво отбирая лишь те ветки и сухостой, на которых не отпечатались следы черной слизи. Когда пламя разгорелось, Лева, произнеся какой-то заговор, тщательно обжег оба копьеца, а потом вытащил из сердцевины костра хорошо прогоревшую головню и начал очерчивать наше пристанище внушительных размеров кругом, вместе с Иваном проверяя ровность и плотность краев.

— Может быть, колья вбить? — предложил Иван, с интересом наблюдая, как товарищ поливает границу отваром из чеснока, мяты, зверобоя, калины и чертополоха. — Или растяжки поставить? Взрывчатку, если что, я из подручных материалов могу приготовить.

Мы с Левой глянули на него с интересом. Я, конечно, знала, что брат прошел обучение на военной кафедре и даже ездил на сборы, но как-то не очень вдавалась в вопросы, а чем они там с ребятами, собственно, занимались.

— Колья вкапывать у нас уже нет времени, — покачал головой Левушка, рассыпая вдоль перекопанной границы лагеря соль и травы. — А взрывчатка, как и любое огнестрельное оружие нашего мира, может окончательно нарушить и без того ненадежное равновесие.

— А как же серебряные пули? — удивленно спросила я, вспоминая «Дракулу» и все американские ужастики про охотников за нечистью.

Иван хотел что-то пояснить про досужий вымысел, подхваченный массовой культурой, но в это время погас последний солнечный луч, и на лес пала тьма.

Воздух мгновенно сделался ледяным, при этом затхлым и очень тяжелым. Окружающие поляну деревья облепило что-то смрадно-тягучее, напоминающее то ли густую жирную сажу в трубах годами не чищенной вентиляции старых домов, то ли расплавленную смолу. В лесу завыли волки, заухали филины и совы, захохотала выпь. Послышался лязг зубов и скрежет когтей. Ожившая тьма надвигалась на нас, укрывая своим сумрачным крылом сонмы чудовищ, нацеливала копья и стрелы, клубилась у границ очерченного Левушкой круга, пытаясь отыскать маленькую щель.

Я непослушными пальцами сжала свирель, ощущая прикосновение тлена и холода, подбиравшегося к нашему костерку. Иван поудобнее перехватил копьецо, вопросительно глядя на друга. Левушка успокаивающе покачал головой, подкидывая хворост в огонь. Потом поднялся во весь рост и с пылающим факелом наперевес последовал к краю круга. Мы с Иваном повторили его действия.

Тьма с шипением отпрянула, вой, уханье и скрежет прекратились, лес обрел обычные очертания, на небе даже кое-где проглянули звезды. Но едва мы успели приготовить ужин, благо чистой воды набрали загодя, небо снова заволокла непроглядная липкая мгла, а у границы лагеря послышались прежние вой и скрежет. Лев с Иваном спешно схватились за факелы, а я замешкалась, убирая котелок с огня. Еще не хватало, чтобы похлебка пригорела. И так крупу приходилось экономить, а грибов и ягод мы сегодня набрать не смогли.

Когда же я подняла голову, оказалось, что у границы круга стоит человек, чья гибель уже семнадцать лет тяжким грузом лежала на Левиных плечах. Отблеск костра золотил совсем светлые, почти белые волосы, в серых глазах и чертах знакомого по фотографиям лица застыла печаль. Приблизившись к костру, но не переходя черту, он протянул вперед израненные, словно посеченные осколками, руки.

— Впусти меня, сын! Здесь холодно и жутко. Я целых семнадцать лет скитаюсь блуждающим огоньком по болотам! Впусти меня хотя бы погреться, раз уж не можешь помочь обрести покой.

— Я искал тебя, — с мукой на лице проговорил Лева, делая шаг навстречу.

Иван насилу его удержал.

— Духи сказали, что в Слави тебя нет, — продолжал оправдываться Лева, на которого сейчас было жалко смотреть.

— Я вырвался из плена, — проговорил призрак с горьким упреком. — Перешел реку Смородину, явился, чтобы помочь, а ты не можешь найти для меня места у костра.

— Не слушай его, — вцепившись в Левино плечо, пытался увещевать друга Иван. — Возможно, Бессмертный его подчинил и теперь хочет с его помощью выманить нас.

Призрак презрительно скривился.

— Ты опять будешь слушать кого угодно, но не родного отца? Давай. Ты уже один раз послушал. И кому ты теперь собираешься говорить о долге, о памяти родительской.

Лева отчаянно забился в тисках рук Ивана, пытаясь освободиться, а я не понимала, чем помочь, хотя точно знала, что перед нами зловредное наваждение. Настоящий отец, каким его описывали Вера Дмитриевна и мои родители, никогда бы не стал попрекать сына проступком, совершенным в возрасте пяти лет. Но не тыкать же в дорогого покойника головешкой. Лева этого точно не переживет. Да и вдруг мы с Иваном ошиблись.

Мои пальцы нащупали свирель и тут же отложили. Пришла идея получше. Предки верили, что тьму и навь не хуже живого огня способны отогнать предания старины глубокой, свидетельства нетленной славы великих героев былых времен. И потому древнерусские воины, пробиравшиеся в ночную пору лесной тропой, тревожили обитателей дубрав, сказывая друг другу былины, а казаки на марше оглашали широкие степи звонкими песнями про битвы за Кавказ и Туркестан, про походы ушкуйников Стеньки Разина.

К сожалению, былины на нашей кафедре не жаловали, даже в классе сольного народного пения предпочитая развивать голоса студентов на более выигрышных плясовых и сложных в вокальном плане протяжных. Но все же помимо обязательных хрестоматийных образцов, из которых я от силы бы вспомнила пару строф, я почти целиком знала «Илью и Соколика» в варианте Еремея Чупрова[5]. По этой былине в прошлом году писала курсовую Василиса, которая долго восхищалась стройностью стиха и напева, рассказывая про симметричные клаузулу и анакрузу.

«Да не близко от города, не далёко же,

Не далёко от Киева за двенадцать-то верст.

Там жили на заставе богатыри,

Караулили-хранили стольный Киев-град».

Когда я пропела первые четыре строфы, призрак слегка пошатнулся. Лицо его исказила злоба. Лева вздрогнул,