Царевна-лягушка для герпетолога - Оксана Токарева

озираясь с видом человека, пробуждающегося от дикого кошмара. А Ваня, который в первый момент глянул на меня с недоумением, с чего это мне приспичило голосить посреди ночи, одобрительно кивнул. Подбросив хворост в огонь, он снова встал рядом с другом, готовый в любой момент остановить его от необдуманных действий.

«Да не серой тут волк не пробегивал,

Да не черной медведь не прорыскивал».

Когда я продолжила, стараясь ничего не напутать, призрак застонал, хватаясь за уши, и попятился назад. Лицо его на глазах оплывало, превращаясь в оскал чудовища. Того самого черного медведя или волка.

«Не туман, видит, в поле колыбается,

Видит, ездит богатырь, забавляется.

Он кверху-то стрелочку пострелиеват,

На сыру землю стрелку не ураниеват,

На лету эту стрелочку подхватыеват».

На этих строфах ко мне уже присоединился Левушка. Голос его дрожал, по щекам текли слезы, словно он ощущал себя тем самым Соколиком, которого жестокая недоля не просто занесла во вражеский стан, но и поставила на пути родного отца. Вот только здесь и сейчас все происходило с точностью до наоборот. Поэтому Левин голос с каждой новой строфой обретал силу и уверенность.

Призрак, в облике которого уже не осталось ничего человеческого, истошно завыл и рассыпался прахом. Вокруг костра все лязгало и скрежетало. Не помню, как мы с Левой довели былину до конца. Иван тоже к нам присоединился, обняв нас за плечи и без слов голося какое-то невнятное «эй-да-да-ой-да». Когда мы дошли до кульминации, скрежет начал стихать, сменившись какими-то конвульсиями, а вой превратился в жалобный, истеричный скулеж.

Лева не дал нашим гостям роздыха и на взводе со злым куражом завел казачью про поход Ермака «Как на речке было на Камышинке», которую мы готовили для новой сибирской программы. Я подхватила напев орнаментальным подголоском, с облегчением отмечая, что от нашего пения даже воздух становится чище, а на небе вновь появляется маленький просвет. Иван молча подкинул хворост в костер, быстро поел и поставил в своей кружке плавиться собранную днем древесную смолу, споро наворачивая мох и ветошь, чтобы сделать полноценные факелы. Мы с Левой, не прерывая песни, по очереди поужинали и принялись ему помогать.

Когда закончились смола и ветошь, мы стали собираться на ночлег. Караулить решили по двое, и первым выпало спать Ивану. Лева все равно после такой жуткой встряски не смог бы заснуть, а я не хотела его оставлять одного, обещая, если что, разбудить Ивана. К счастью, лес, словно очищенный нашим пением, выглядел тихим и почти умиротворенным. Только оплетенные бородами мха деревья напоминали расплавленные свечи, да в глухом подлеске кто-то охал да стонал.

Однако нас с Левой это мнимое спокойствие отнюдь не радовало. Поэтому, пока наши противники собирали силы, мы сидели у костра, старательно и неторопливо выводя строфу за строфой. Кажется, лишь сейчас я по-настоящему поняла, почему в казачьих песнях столько распевов и повторов, и по какой причине северные сказители, мастера подробных и красочных описаний, строили рассказ о подвигах богатырей таким образом, чтобы при необходимости растянуть старину на целую ночь.

Мы пропели по нескольку раз весь репертуар казачьего круга, повторили старую программу, выпили по очереди по кружке травяного отвара, чтобы совсем не охрипнуть, понемногу подкладывая в костер поленья и ветки. Только каждый новый куплет давался нам все тяжелее. Словно окутанный темным мороком стылый лес вытягивал из нас силы. При том, что на хоре в Академии и в ансамбле нам обоим случалось репетировать по четыре-пять часов.

Время близилось к полуночи, и небо вновь начала затягивать мгла. Я поняла, что порождения нави собираются предпринять еще одну попытку добраться до нас. И точно. Я на несколько мгновений отвлеклась от пения, чтобы хоть немного промочить ободранное горло, а когда подняла глаза то у границы круга увидела Никиту. Раскрасневшийся и взмокший от быстрой ходьбы, он приветливо улыбался и выглядел бодрым и даже довольным.

— Насилу нагнал, — запыхавшись, проговорил он. — Ну вы, ребята, и легки на ногу, я от вас такого не ожидал.

— Откуда ты здесь? — не в силах распрямить сделавшиеся вдруг ватными ноги, не выдержала пролепетала я, предполагая все, что угодно.

— А ты как думаешь? — задорно и даже весело проговорил мой богатырь. — Ты, Маш, как от меня ушла, мне так стыдно сделалось, что я побежал за тобою следом. Думаю, как же ты тут без меня. Вдруг кто обидит, а заступиться и некому. Да только вижу, мне здесь не рады.

В его голосе послышался затаенный упрек, и я почувствовала себя последней сволочью. Как я могла так плохо думать о человеке, с которым собиралась связать жизнь? Я усилием воли поднялась на ноги и шагнула вперед, пытаясь загладить неловкость, не подумав спросить, каким образом Никита отыскал дорогу, и кто ему указал путь к избушке деда Овтая? Даже если он неким фантастическим путем успел на поезд, не мог же он за нашим автобусом бежать?

— Почему не рады? — аккуратно придвинулся ко мне Лева. — Добрых гостей мы всегда привечаем.

— Привечаем? — хмыкнул Никита, зацепившись за архаичное слово. — Странные у вас приветы! Даже к костру не зовете.

— А что тебя звать? — проговорил Лель холодно и насмешливо. — Хорошие люди сами приходят.

— Я тебя, собака сутулая, и не спрашиваю, — зыркнул на него голодным волком Никита. — Я с Марьей говорю. Или ты, моя краса ненаглядная, уже другого заступника себе нашла? — продолжал он почти таким же тоном, как тогда утром, когда Василису наркоманкой обозвал. — Другому лапшу на уши вешаешь, о своей великой любви говоришь? Да и любила ли ты меня когда-нибудь, Марьюшка, коли после одной ошибки уже и знать не желаешь?

И вновь я растерялась, не зная, как отвечать. Выходило, что я и в самом деле осудила и вычеркнула из своей жизни человека из-за минутной слабости, из-за неуклюжей попытки уберечь. А что, если Никита попал в Славь не потаенным шаманским путем, а просто, с горя наложив на себя руки? От него я, конечно, такого не ожидала, но в последнее время окружающие только и делали, что меня удивляли. И как с этим дальше жить, и что говорить обнадеженному Левушке?

Но говорить ничего не пришлось. В отличие от Никиты вещий Лель упрекать меня не стал, а просто завел величальную, поскольку сундуки в кладовых эпоса мы все равно исчерпали. Да еще вспомнил старую Мезенскую, которую мы с ним учили в музыкалке.

У нас был