Царевна-лягушка для герпетолога - Оксана Токарева

тогда крепкий костяк старшеклассников, потому руководительница решилась поставить свадьбу. Мне поручили роль невесты, и ни одна из завистниц не посмела возразить, ибо никто больше не сумел бы исполнить сложнейшее причитание под песню. Я и сама не знаю, откуда тогда взяла не столько технические возможности, сколько душевные силы выдержать без срыва нужный настрой. Но именно после выступления с этой программой на международном конкурсе председатель жюри из Академии не просто меня отметила, но и сказала однозначное: «Берем».

Впрочем, Лева хотел мне напомнить совсем о другом. Поскольку мальчиков в ансамбле всегда не хватало, а единственный ученик выпускного класса развесистый Сева Семушкин исполнял роль дружки, женихом выбрали его. Как же я комплексовала, когда языкастые девчонки подтрунивали над малолетком-недомерком, хотя Лель почти сравнялся со мной ростом и начал обгонять. Как же стеснялась, прикрываясь фатой, когда под звуки этой самой величальной мы, изображая поцелуи, едва соприкасались щеками. Получается, нас уже тогда повили?

«Уж ты Марьюшка-душа,

Выпей чашу от меня,

Золотую всю до дна.

Роди сына-сокола,

Уж и ростом во меня,

Лицом белым во себя»[6], —

проникновенно выводил Левушка, пока я, сбросив морок, наблюдала, как корчится, обращаясь в гниль и туман, лже-Никита.

И что на меня нашло? Как я могла обманку принять за живого человека? Впрочем, красивая сказка про отважного богатыря с самого начала оказалась бутафорским теремом, в котором лубочный пестрый фасад скрывает картонный пустой задник. А между тем все это время рядом летал ясный сокол, назначенный судьбой.

Когда оборотень-перевертыш рассыпался, разлетевшись стаей призрачного воронья, Лева не спеша закончил песню, а потом осторожно меня обнял. Я доверчиво и благодарно потянулась к нему. Несколько мгновений вряд ли нас погубят: даже если незваные гости прорвутся к костру, у нас есть факелы и копья.

Первый поцелуй вышел слишком кратким на мой вкус, но оказался достаточно горячим, чтобы отогнать подальше злокозненных тварей, грозивших нам из-под полога ночи. Я даже увидела огненное кольцо, взметнувшееся вдоль границы нашего защитного круга. Услышала вопль бешенства и боли, учуяла запах псины и паленой шерсти. Воодушевленные результатом, мы с Левой по обоюдному согласию решили продолжить, тем более что игравший в крови адреналин требовал выхода.

— Ты про сына просто так пропел или с намеком? — осторожно спросила я, чувствуя, как комок липкого страха в груди тает от разливающегося по всему телу жара.

— А ты как думаешь? — лукаво улыбнулся Лева, ласково прикасаясь губами к моим ресницам и мочкам ушей, затем снова отыскивая губы. — Я ведь еще тогда на тебя запал, но не знал, как подступиться.

— Что ж столько лет молчал? — ероша пальцами его и без того спутанные светлые волосы, проговорила я, подставляя для ласки шею и грудь.

Пожалуй, ради одного такого признания стоило разомкнуть границу миров.

Лева приглашение принял, томительно и нежно сантиметр за сантиметром перемещаясь к ключицам и распахнутому вороту. Похоже, он вспоминал свои ощущения у озера, убеждаясь, что тогда морок был почти ни при чем. Я еще немного откинулась назад в необоримом кольце сильных рук, замечая, что пламя костра не только не гаснет, но становится ярче, а сырой мрак сменяет обычная ночная свежесть. На этот раз к меду и яблокам в Левиных поцелуях ощутимо примешивалась соль. Этим вечером мы даже не успели умыться, да и окруженные трехдневной щетиной губы любимого заметно кололись. Но эти мелочи, помноженные на близость смертельной опасности, делали ощущения даже ярче и острее.

Когда мы почти достигли неожиданно близких и ласковых звезд, в восторженном упоении забыв про давящую усталость, из палатки, позевывая и потягиваясь, выбрался готовый стоять свою вахту Иван. Увидел нас и было подался обратно, потом понял, что его все равно заметили, и смущенно улыбнулся:

— А я еще гадал, почему так тихо, переживал, между прочим, живы ли там вы.

Лева разжал объятья и, не глядя, натянул другу до подбородка капюшон ветровки, удивленно озираясь. За пределами лагеря на фоне звездного неба сонно колыхался живой, почти здоровый лес. И только по краям у самого горизонта поднималась клубами мгла.

— Может быть, я пока один подежурю, — предложил Иван, выразительно указывая на палатку.

Мы с Левой одновременно покачали головами, подспудно понимая, что, если мы сейчас отдадимся на волю страсти, согревая и подпитывая друг друга в извечном доказательстве жизни, нам может просто не хватить до рассвета сил. Да и справится ли без нас Иван? Полуночная вахта неспроста называлась на флоте «собака». А утром нас ожидала дорога по гнилому отравленному лесу и две ночевки в кольце наваждений. До Медного царства оставалось три дня пути, и кто знает, какие еще сюрпризы приготовила нам подлая Навь.

— Они ведь не отвяжутся? — устраиваясь на ночлег, полушепотом спросила я Леву.

— Даром что днем почти силы не имеют, — кивнул тот, помогая мне застегнуть спальник. — Но мы обязательно выберемся и Василису домой приведем, — пообещал мне Лева, прижимая к лицу мою ладонь. — Я только хотел спросить: ты точно решила остаться со мной там, в нашем мире?

Вместо ответа я задержала непонятливого горячим поцелуем, а потом по старой привычке детства легонько ткнула в курносый нос и блаженно завернулась в еще теплый после Ивана спальник, прислушиваясь к вновь зазвучавшим у костра песням.

Конечно, из эпоса брат худо-бедно знал только попсовый вариант «Сна Разина», фальшиво подтягивая Леве «А есаул догадлив был». Зато туристических помнил великое множество, и они служили таким же надежным средством обороны, как добрый геологический молоток. Уж наверняка сложившие их первопроходцы и исследователи-полевики на одиночных кольцевых маршрутах сталкивались с различной не самой светлой невидалью и отбирали репертуар, исходя не только из эстетических соображений.

Слушая, как трогательно и проникновенно Ваня выводит: «Милая моя, Солнышко лесное! Где, в каких краях встретимся с тобою?»[7], я только поразилась, как же старая и в целом запетая до дыр песня может иначе прозвучать, если между любящими пролегают даже не километры тайги, а границы иного мира. Додумать я, впрочем, не успела, погрузившись в сон.

Спала я очень крепко и спокойно, но незадолго до начала своей следующей вахты проснулась от предчувствия беды. Отравленный погибельный лес кликал моего Ивана голосом Василисы.

— Ванечка, миленький! Спаси! — ухали филины и совы.

— Вытащи меня отсюда! — заклинали чайки и крачки.

— Потуши огонь, мочи нет терпеть! — истошно голосила выпь.

Когда я, путаясь в спальнике и едва не обрушив палатку, выскочила наружу, я увидела жуткую картину. В сотне шагов от границы нашего