Звезды – холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

Нет уж!

Нагнувшись, я надорвал пластиковый лист и вытащилфотографию. Она полетит со мной. Огню и так хватит пищи.

Под фотографией оказался сложенный вчетверо, пожелтевший отвремени лист. Я вытащил и его, осторожно развернул – и сердце сжалось.

Это была вырезка из газеты. Статья под названием «Президентсоболезнует»… с борта «Боинга». На черно-белой фотографии было какое-тожелезное месиво в овальной воронке, окруженной поломанными деревьями.

Правильно дед сделал, что не показывал мне этой газеты. Яотвел взгляд. Сглотнул пересохшим горлом тоскливый комок из боли и вины. Сложиллисток и вместе с фотографией спрятал в карман.

Горели альбомы плохо. Конечно, сплошной пластик. Пришлосьсходить в гараж и плеснуть на альбомы бензином. Я посидел у огня, грея озябшиеруки, но дым был слишком едким.

Память – она всегда плохо горит.

Долго ли собираться, когда уходишь навсегда?

Чистое белье, пара рубашек… в полет все равно уходить вформе. Компакт-диск со всякой ерундой – юношескими стихами, начатым изаброшенным навсегда романом, какими-то письмами, записями любимых игр. Парадисков с музыкой. Жаль будет, если при обысках «потеряют» мою коллекцию.Впрочем, там в основном классика, а не попса, может, и уцелеет…

Все уместилось в «дипломате», как обычно. Когда уходишь надень и когда уходишь навсегда – имущество теряет смысл. Это не поездка накурорт.

Я поднялся наверх и попрощался с дедом. Если все будетнормально, то завтра мы увидимся. Дед продолжал рыться в своем хламе. Я хотелбыло сказать, что нашел вырезку, потом передумал. Ему тоже тяжело вспоминать.

Внизу меня ждала Маша, и на этот раз – без пистолета.

– Хотела извиниться, – начала она.

Я стоял по-дурацки, на ступеньках, нависая над ней. Нообходить девушку было бы не тактичнее.

– Да ерунда, – пожал я плечами. – Ты извини. Я вспылил.

– Просто я очень переживаю за успех операции, – сказалаМаша. – Обидно, если все сорвется из-за ерунды… извини, в общем.

– Ты очень хорошо относишься к деду. Маша, вы давно знакомы?

Она замялась.

– В какой-то мере. Я обучалась под эгидой Фонда Хрумова. Такчто твой дед платил за мое обучение… за все, в общем, платил. Но дело совсем нев этом!

– Понимаю. – Я коснулся ее плеча. Почему-то мне казалось,что такой товарищеский жест ей понравится. – Все нормально. Встретимся вСвободном.

Маша кивнула.

– Береги деда, – попросил я и вышел из дома.

Автомобиля еще не было, но возвращаться не хотелось.

Хотя бы потому, что нам с Машей больше нечего друг другусказать. Пока – нечего. Я прошел по саду, непроизвольно высматривая Тирана,вышел за ворота.

Почему у меня нет какой-нибудь дурной привычки? Коротатьвремя, покуривая сигарету или попивая пиво из банки, было бы куда веселее.

Я ждал машину минут десять. А потом, когда вдали послышалсяшум мотора, увидел бегущую ко мне фигурку.

– Дядя Петя!

Алешка остановился рядом со мной, переводя дыхание. Похоже,он спешил изо всех сил.

– Что случилось? – Я невольно встревожился.

– Да не, ничего… опоздать боялся. Это за вами?

Я глянул на подъезжающую машину.

– Да.

– Я… подарок вам принес.

Мальчик как-то неловко полез в карман и, отводя глаза,протянул мне продолговатый сверток.

– Вот… ну, я побегу.

– Подожди, – попросил я. Разорвал бумагу. Алешка мялся.

Нож.

Ничего себе!

Не китайская подделка. Слишком хорошая сталь и слишкомпотертая рукоять. Десантный нож российской армии. В свободную продажу непоступает.

– Ты что, парень? – тихо спросил я.

– Вы же любите всякое холодное оружие А мне… так… не оченьнравится.

– Тебя родители вздуют. – Я протянул нож обратно. – Бери.

– Они не знают. Это мой нож, я его у ребят выменял. Давноуже. Возьмите.

Вот так подарок. Что-то неуловимое исходило от ножа…какая-то странная неприятная аура. Так давит руку лишь оружие, познавшее жизнь исмерть.

Нельзя оставлять нож у мальчишки. Да и я не имею права егобрать. Надо сдать в милицию. Но ведь это подарок…

Да, крутой я террорист! Собираюсь угонять космическийкорабль – и боюсь взять незарегистрированное оружие!

– Спасибо, – пряча нож в карман, сказал я. – Когда вернусь,мы еще поговорим про эту штуку. Ладно? И больше не выменивай таких вещей.

– Я и не собираюсь.

– Спасибо, – еще раз сказал я. Потрепал мальчишку по головеи пошел к машине. Интересно, заметили водитель и охранник, что я держал вруках?

Впрочем, какое им дело? Я офицер. Могу с пистолетом ходитьпо улице, не то что с куском отточенной стали. У меня в удостоверении записано:«Имеет право на ношение и применение любого личного оружия».

– Удачного полета! – крикнул Алешка вслед.

Я забрался на заднее сиденье, и водитель мгновенно тронул.Сказал:

– Данилов просил доставить вас пораньше…

Видно, судьба у меня такая – опаздывать на самолеты.Откинувшись на сиденье, я оглянулся на дачу, на мальчика у ворот. Не оставляйпозади ничего!

Только как тогда понять, куда надо идти?

В Шереметьево было, как всегда, шумно и бестолково. Охранникдовел меня до служебного входа в офис «Трансаэро» и лишь после этого счел свойдолг исполненным.

– Удачно слетать! – пожелал он.

В чем-то он недалеко ушел от Алешки.

– Постараюсь, – пообещал я. Предъявил на входе свой пропуски без всяких проблем вошел.

В маленьком вестибюле было шумно и накурено. Центромобщества являлся Данилов. Он развалился на диванчике, а вокруг него толпилисьдевчонки-операторы, уже в плащах и курточках, явно из предыдущей смены,задержавшиеся, чтобы послушать байки всеобщего любимца, несколько незнакомыхмне летчиков. Почти все дымили, пилоты и Данилов пили пиво.

– И вот подтекает ко мне пыльник, – продолжал Данилов свойрассказ, – и начинает виться у ног. Мне, само собой, интересно, с чего такаячесть? Я пинаю его ботинком…