Мода и гении - Ольга Хорошилова

Одной из любимых драгоценностей были серебряные туфельки-черевички, миниатюрный шедевр фирмы «П. Овчинников». На обеих — тонко выгравированные нотные строки с темами из оперы «Черевички», впервые представленной в январе 1887 года. Теперь туфельки хранятся в его кабинете-гостиной в Клину.

Среди чудных вещиц, населяющих нынче дом-музей, есть и старинные флакончики для парфюма. У Петра Ильича была мания — составлять смеси из духов. Подобно многим современникам, он предпочитал тонкие цветочные ароматы: фиалку, жасмин, сирень — они были тогда en vogue. Особенно любил ландыши и даже посвятил им длинное инфантильное стихотворение. Ароматы с отчетливыми цветочными нотами композитор покупал и в России, и в Европе — чаще всего в Париже. Аккуратные шкафчики и вечные его спутники, кожаные кофры, хранили изящные флаконы с божественно тонкими «одорами». Помимо традиционной для мужчины-модника «кельнской воды» Чайковский использовал и более нежные (в том числе дамские) ароматы парижской фирмы Guerlain и русской компании «Брокар».

Флаконы парфюмов и щеточка для волос, принадлежавшие Петру Ильичу Чайковскому.

Дом-музей композитора, Клин. Фотография Ольги Хорошиловой

Описание внешности Чайковского было бы неполным без упоминания одного престранного аксессуара, который виден на весьма редкой фотографии, не так давно попавшей в мою коллекцию.

Один незнакомец, узнав, что я собираю материал для книги по истории костюма, передал мне плотную пачку старинных карточек, обернутых в липкий, пыльный целлофан. Сказал коротко: «Здесь вроде какие-то родственники. Но мы ничего о них не знаем. Может, вам фото пригодятся».

Нетерпеливо раскрыв упаковку, я извлекла дюжину дивных фотоснимков разнообразных форматов и безупречного качества. Аккуратные надписи на некоторых бланках говорили о том, что эти люди относились к именитой семье Кази. Здесь были фотопортреты известного русского судостроителя Михаила Ильича Кази, его братьев, генерал-майора по адмиралтейству Сергея и гусара-александрийца Николая Кази, их родственника, видного государственного деятеля Александра Константиновича Анастасьева… Удивительно, что владелец даже не потрудился раскрыть упаковку и прочесть фамилии на оборотах! Бо́льшая часть фотографий имела отношение к другим представителям семьи — Николаю Михайловичу Нолле и его супруге. Последовательно разбирая фотоархив, я неожиданно обнаружила среди большеформатных снимков лицо, которое никогда и ни с кем не спутать. Это был фотопортрет Петра Ильича Чайковского, а на обороте стояла карандашная надпись: «редкий!» Судя по орфографии, фото подписали еще до революции. Возможно, этот Николай Нолле, о котором я еще ничего не знала, был связан с миром искусства и, как многие тогда, коллекционировал фотографии известных артистов, неплохо разбираясь в типах и тиражах снимков. Но все это следовало проверить.

Изучив пухлые справочники «Весь Петербург», именные указатели, музыкальные энциклопедии, статьи в книгах и сетевых ресурсах, я смогла многое установить. Николай Михайлович Нолле был известной фигурой в музыкальном мире Петербурга. Родился он в 1862 году в Новгородской губернии в семье председателя земской управы. Если верить данным, опубликованным его родственниками Кази, он окончил военное училище, затем служил в Саперном батальоне. Но служба его тяготила. С детства он мечтал о сцене, певческой карьере и был музыкально одарен. Выйдя в отставку, в 1887 году поступил в Санкт-Петербургскую консерваторию в класс прославленного вокального педагога Станислава Ивановича Габеля. Профессор поставил голос молодому таланту, научил многим премудростям вокального исполнения и уже после окончания учебы помогал Нолле в карьере. В 1889 году Николай с успехом выступал в Киевской опере, участвовал в концертах. Его красивому сочному баритону рукоплескали томные барышни, и критики предвещали Нолле «громкий столичный успех». Так и произошло. Во второй половине 1889 года Николая Михайловича по протекции Габеля пригласили принять участие в концерте, посвященном 50-летию музыкальной деятельности Антона Рубинштейна. Нолле должен был солировать в грандиозном действе — оратории «Вавилонское столпотворение». Руководил подготовкой и дирижировал концертом… Петр Ильич Чайковский! Вероятно, тогда же, в ноябре, Нолле познакомился с композитором и его братом Модестом, который позже гостил у него в усадьбе Мерцыно.

После удачного исполнения сольной партии в оратории к Нолле пришло признание. Начало 1890-х годов он провел в Киеве, но регулярные и настойчивые приглашения от столичных антрепренеров и аристократов заставили его вернуться в светский и щедрый Петербург. Он стал профессором консерватории по классу вокала, сдружился с Лядовым и Римским-Корсаковым, общался с Модестом Чайковским. В музыкальных энциклопедиях несложно отыскать перечень его известных учеников: Елизавета Азерская, Габриель Дарнэ, Эмилия Левандовская, Борис Мезенцов… Скончался Николай Михайлович Нолле в 1908 году в своем имении Мерцыно и был похоронен там же.

***

Но почему же «редкий»? Почему Нолле сделал такую красноречивую надпись на обороте фотографии, если она не подписана Чайковским? Что в ней особенного? Вопросы роились в голове, пока я рассматривала красивую фотографию композитора. Хороший большой формат «будуар», примерно 14 на 22 сантиметра. Знаменитое фотоателье. Внимание его владельца, Анаклета Пазетти, приковано к лицу Чайковского, костюм виден лишь частично. Кажется, будто мастер хотел всмотреться в глаза, передать суть. Неожиданно мое внимание привлек один нюанс — из уха композитора торчал неаккуратный кусок ваты. Странная, непонятная деталь, которую в эпоху Пазетти признали бы непростительной ошибкой, браком. Но, возможно, эта деталь имела для фотографа значение и он намеренно не подверг ее ретуши? Быть может, она связана с какой-то жизненной историей?

Анаклет Пазетти (второе его, «русское» имя — Петр Александрович) был божественно тонким и чертовски хитрым фотографом. Он мог волшебно живописать блесткие награды на раззолоченных мундирах, приукрашать внешние достоинства и вуалировать недостатки. Он бессовестно льстил августейшим особам, аристократам, политикам, оперным дивам. Его ателье на Невском проспекте в доме 24 было одним из самых модных мест на светской карте имперской столицы. Но Пазетти мог быть и предельно искренним, тонко чувствующим мастером. Он видел и умел мягко передать застенчивость императора, густо припудренную нервозность Александры Федоровны, себялюбие и язвительность Феликса Юсупова, грубоватое солдафонство круглощеких генералов. Остроглазый мастер замечал всё.

Петр Ильич Чайковский неоднократно позировал Пазетти. На обороте бланка фотоателье выгравированы медали за участие в выставках. Среди них — награда, полученная Пазетти в 1889 году, но еще нет серебряной медали 1891 года за «художественно исполненные портреты на платиновой бумаге». Значит, снимок сделан именно в этот промежуток, то есть как раз во время первого знакомства Николая Нолле с композитором. Удастся ли определить точную дату съемки? Перелистав аукционные каталоги, я обнаружила среди проданных лотов похожий погрудный фотопортрет Чайковского, сделанный Пазетти (Christie’s The Jerome Shochet Collection of Historical Signed Photographs, 2007, № 1129). Композитор позировал в том же костюме в трехчетвертном развороте. Красивый, официальный и, что важно, хорошо отретушированный снимок — без «брака», то есть загадочной ваты в ухе. Под овалом стоял автограф композитора и дата: 19 июня 1890 года.