Мода и гении - Ольга Хорошилова

В сентябре 1866 года он стал профессором только что открывшейся Московской консерватории. Вторую половину шестидесятых работал на износ, до одури, до «апоплексических удариков», как сам говорил. Пришлось даже вызвать доктора Юргенсона, и тот нашел положение молодого профессора очень серьезным, «на шаг от безумия». Но опасность, к счастью, миновала.

В 1868-м Петр Ильич закончил оперу «Воевода» и шесть романсов. В следующем сочинил оперу «Ундина» и увертюру-фантазию «Ромео и Джульетта». Его заметили. К нему стали благоволить публика и высочайшие особы. За «Торжественную увертюру на датский гимн», написанную в 1866 году по случаю бракосочетания цесаревича Александра Николаевича и принцессы Дагмары, он получил от царских щедрот золотые запонки с бирюзой. Страшно нуждаясь, тут же продал их пианисту Дюбюку.

Он нуждался и тогда, когда стал получать 1440 рублей в год (против прежних 1200 рублей). Чем больше было жалованье, тем быстрее оно исчезало. Эту странную закономерность композитор объяснил в письме к брату Анатолию: «Что пишешь: отчего у меня нет денег? Их у меня бывает много, но ведь и трат ужасно много! А Боксо? А новое платье и теплое пальто?» а еще Английский клуб, куда часто ходил и хотел стать членом, «да дорого стоит». А еще картишки, в которые поигрывал «по маленькой», но ему не везло — регулярно оставался в дураках. А еще цыгане, к которым ездил вместе с другом любезным Сережей Киреевым. Походы в фотографические ателье — теперь уже к хорошим, дорогим мастерам. Чревоугодие, которому предавался со всей страстью и потом раскаивался в письмах: «Как ни стараюсь жить смирно, в Москве без пьянства и объедения невозможно. Вот уже пять дней я возвращаюсь домой поздней ночью с переполненным брюхом».

Признаваясь в пороках, одолевавших в Первопрестольной, Петр Ильич продолжал наставлять младших братьев на путь истинный. Он слал им дельные советы: «1) трудиться, трудиться, избегать праздности; 2) очень много читать; 3) быть как можно скромнее; 4) не увлекаться желанием нравиться и пленять; 5) не смущаться неудачами; 6) много не воображать про себя и готовить себя к участи обыкновенного смертного».

Не советы даже, а заповеди, которые сам их автор, гениальный композитор и транжира, регулярно нарушал.

1870-е — не только годы исканий и странствий. Это время, когда Петр Ильич формировал новый образ — не без помощи друзей и профессиональных портных. Его жалованье в консерватории росло: в 1870-м — 1500 рублей в год, в 1873-м — уже 2300 рублей. Увеличился и гонорар за критические статьи для «Русских ведомостей».

К знаменитому и всем памятному серому пиджаку добавились хорошо сшитые шерстяные вестоны и черные двубортные сюртуки, репсовые галстуки-бабочки и шелковые в тонкую белую полоску галстуки-регаты. Густая борода в стиле «неорюс» была аккуратно острижена, волосы тщательно зачесаны и напомажены. В 1872 году Чайковский обзавелся пенсне, добавившим ему профессорской основательности.

У Петра Ильича образовался круг пылких поклонниц (в основном из среды студенток), ежедневно умолявших о фотографической карточке и автографе. Желания музыкально одаренных барышень Чайковский спешил исполнить, регулярно посещая самые модные петербургские и московские ателье. Его облик 1870-х годов запечатлели виртуоз русской светописи Александр Эйхенвальд и тонкий портретист Михаил Панов, мастер официального портрета Иван Дьяговченко, друг столичных артистов Альфред Лоренс и великий Карл Бергамаско, король фотографов, фотограф королей.

У себя дома Чайковский предпочитал русский стиль. Носил невообразимых размеров халаты, а в холодные дни — шубу, весной и летом — простые рубашки-косоворотки, в непогоду — плащи-непромокайки и высокие болотные сапоги.

С начала 1880-х его светские костюмы все больше подчинялись мягкому диктату французской моды. Полуприлегающие двубортные пиджаки и сюртуки отличались широкими лацканами и бархатными воротниками с тонкой атласной обшивкой. Легкое грассирование этого нового облика объяснимо: Чайковский влюбился в Париж. Это один из немногих городов, где ему было уютно, несмотря на шум бульваров и суету улиц, переполненных во всякое время праздным людом. Он полюбил его еще в начале шестидесятых, во время своего первого европейского гранд-тура. И потом много раз бывал в Париже и много о нем писал: «Здесь хорошо во всякое время года. Нельзя описать, до чего он удобен и приятен для жизни, и как приятно можно здесь проводить время человеку, имеющему намерение веселиться. Уже самое гулянье по улице и глазенье на магазины в высшей степени занимательно».

Композитор фланировал по уютно жужжащим, всегда переполненным, залитым золотистым светом галереям Grands magasins. Бывал и в Галереях Лувра на улице Риволи. Гулял вдоль знаменитых парижских бульваров, напитывался вкусным шумом, запахами, наслаждался витринами. И много, безостановочно тратил. В письме признавался брату: «Вместо театра у меня явилась другая слабость: покупать!»

С конца 1870-х годов в дневнике помимо ежедневных занятий («кутил безудержно», «много пил», «наплакался от души») записывает купленные вещицы.

«8 августа 1876 года. Пил кофе в Café de la Rotonde и читал „Голос“, — докладывал брату Модесту. — Шлялся по Парижу, купил себе в Magasins du Louvre 4 пары подштанников, а в магазине Au pont neuf полную зимнюю пару, т. е. черный сюртук, таковую же жилетку и серые штаны за 95 франков. Купил еще зонтик и две цепочки для Миши и Алеши. Вообще, меня теперь прорвало, и деньги я кидаю с каким-то сладострастием. Плевать, лишь было бы весело».

«24 февраля 1879 г. Париж. Купил сегодня тебе (брату Анатолию. — О. Х.) и Модесту по три галстука».

«17 мая 1886 г. Париж. С Алешей пошли заказывать рубашки. Заказали и шапку купили».

«2 июня 1886 г. Париж. Завтракал в Café d’Orleans. Купил булавку (галстучную. — О. Х.). Шлялся».

«4 июня 1886 г. Париж. Сумасшедший день. Покупал разные подарки и нужные вещи, потом фрак приобрел».

«14/26 марта 1889 г. Париж. Заказал платье и белье. 17/29 марта. Визиты к портному (примерка)».

Небрежное русофильство уступило место безудержной франкомании, превращавшей Чайковского в ловкого парижского фланёра с полотен Эдуара Мане. Петр Ильич нет-нет да и позволял себе слабость похвастать своим безупречным внешним видом: «Как бы то ни было, но вчера и сегодня я таким гоголем расхаживаю по Парижу и тешу себя сладким сознанием, что можно баклуши бить, что ты не узнал бы своего братца, увидевши его в новом пальто, в цилиндре, в элегантных перчатках фланирующим».

Петр Ильич Чайковский в любимом «художественном» пиджаке.

Этот снимок, выполненный в гамбургской студии E. Bieber, до сих пор считается лучшим фотопортретом композитора. 1888 г. Коллекция Ольги Хорошиловой

Композитор баловал себя и близких одеждой, сшитой на заказ. В дневниках и письмах упоминает имена мастеров: «21 ноября 1884 г. Париж. Кучу́ я неистово. Заказал у Тремблета массу белья».