Огненная проповедь - Франческа Хейг

– А что с ними происходит?

Нина покачала головой.

– Никто не знает. В любом случае, это лишь слухи. Но не говорите никому об этом, даже не заикайтесь. Вы только напугаете детей.

Однако напуганной выглядела она, наверное, потому так быстро сменила тему.

Мы пообедали вместе с детьми, а затем Эльза позвала нас в спальню, где закончила кормить из бутылочки самых маленьких. Она водрузила себе на плечо плачущего ребенка и, нежно хлопая малыша по спинке, оглядела нас.

– Вы оба наверняка хотите отдохнуть в своей комнате после обеда. Так что ступайте.

Я возразила, поспешив заверить ее, что мы будем рады поработать еще или же поиграть с детьми, но Эльза перебила меня.

– После обеда к нам приходят посетители – семьи, что хотят взять детей, или Альфы, что собираются их бросить. Поэтому я думаю, что вы оба хотите отдохнуть в своей комнате. Причем с закрытыми ставнями.

Я прокашлялась.

– Спасибо. Мы… мы не хотели бы доставить вам неприятностей.

Эльза громко рассмеялась, кладя ребенка на место.

– Я – вдова с больными ногами, у меня тридцать детей под опекой, и с каждым днем их всё больше. Думаешь, я не привыкла к неприятностям? А теперь ступайте. Я позову вас, когда время посещений закончится.

Она выудила из кармана фартука большие ножницы.

– А это возьмите с собой, подстригите друг друга. Я не могу оставить вас в доме с такими волосами. Не хочу плодить вшей. Да и люди могут по ошибке счесть вас за конокрадов.

В комнате мы развязали мою руку, затем я усадила Кипа, обернув его полотенцем вокруг шеи, и встала за спиной. Его волосы были довольно длинными еще в резервуаре, а теперь отросли еще больше и спускались ниже плеч. Я взяла прядь и отрезала как можно короче. Он вздрогнул, когда тупые лезвия ножниц потянули волосы.

– Ты когда-нибудь это делала?

– Я стригла Зака последние годы в деревне.

– И он стал великим.

Я засмеялась, хотя все еще перед глазами стояло испуганное лицо Нины, когда она упомянула о Реформаторе. И все же воспоминания о моем подозрительном братце никак не вязались с этой фигурой, вселяющей ужас. Трудно было свыкнуться с мыслью, что он в ответе не только за то, что случилось с Кипом, но также за все те ужасы, о которых говорила Нина. А самое тяжкое: знать, что ответственность за его чудовищные деяния лежит отчасти и на мне. Я могла остановить его прямо сейчас, подумалось вдруг. Целая армия солдат Совета в Виндхэме не сможет ему помочь, если я сейчас воткну ножницы в запястье. Если бы только хватило мужества! Кип повернулся и взглянул на меня.

– Столь долгая пауза меня настораживает. Ты уверена, что не собираешься испортить мой прекрасный облик?

Я улыбнулась, взяв вторую прядь. Локон, что касался шеи, был теплым, и на несколько секунд я задержала его в руках, прежде чем отстричь. Волосы Кипа оказались такими длинными и густыми, что пришлось повозиться довольно долго, хотя получилось не слишком аккуратно. В конце концов, на полу выросла большая куча каштановых волос, а его голова, теперь покрытая неровной щетиной, заметно уменьшилась и напоминала рисовое поле сразу после сбора урожая. Как он ни рвался к ножницам, себя я подстригла сама, позволив ему помочь лишь с волосами на затылке. Я и не задумывалась, какие они длинные. Только сейчас, тряхнув головой со стрижкой по уши, я почувствовала необычайную легкость.

Мы подмели обрезанные волосы и выбросили их в окно, ведущее на задний двор, затем вытряхнули полотенце. Стоя вместе у окна, наблюдали, как волосы посыпались на землю. Кип провел рукой по стриженной голове.

– Ведь должны пройти годы, чтобы волосы выросли такими длинными?

Я облокотилась на него.

– В общем-то, да. Но мы ведь многого не знаем.

Он приподнял бровь.

– В моем случае это мягко сказано.

– Я имею в виду, мы не знаем, как работают резервуары, как влияют на организм, растет ли в них что-нибудь. Не знаем, и насколько длинными были твои волосы, когда тебя туда поместили, стригли ли тебя вообще когда-нибудь.

– Понимаю, – он продолжал потирать голову. – Это всё лишь догадки. И вполне возможно, что ошибочные. Однако очень сложно их не строить.

* * *

С самого начала мы думали остаться лишь на пару дней, только чтобы восстановить силы. Но Эльза ни о чем нас не спрашивала и, казалось, была благодарна за нашу помощь, поэтому дни проходили, и к третьей неделе нас затянула эта сытая и спокойная жизнь. Мы работали утром и вечером, а днем скрывались в своей комнате, где я могла освободить руку, хоть на некоторое время. Несколько раз любопытство брало верх над осторожностью, и мы осмеливались выйти в город. Разумеется, с завязанной рукой. После долгого заточения в Камерах Сохранения я всё еще терялась среди толпы, однако Кип чувствовал себя вполне комфортно. Хоть и совсем без денег, но ему нравилось бывать на рынке. Он полюбил царившую там суету, запахи жареных орехов и глинтвейна, многоголосье. В такие моменты я почти представляла нас обычными людьми, за которыми никто не охотится. Но и здесь, в городе Омег, иногда встречались Альфы: сборщики податей, солдаты, торговцы, проходящие мимо. Несколько раз взгляд выхватывал из толпы лицо без клейма или красный цвет униформы солдат Совета. Мы сразу же сворачивали в ближайший переулок и задворками возвращались домой.

Однажды, подходя к рыночной площади, мы увидели толпу, собравшуюся вокруг центрального колодца. Два солдата стояли на помосте, причем довольно высоком, так что и нам, позади толпы, было видно, что происходит, хоть мы и укрылись за тележкой с дынями. Один из солдат бил по голой спине привязанного к столбу мужчину, примерно лет на десять старше меня. Мужчина вскрикивал при каждом ударе, но страшнее его криков казались звуки хлыста, рассекавшего со свистом воздух и врезавшегося в беззащитную плоть. Второй солдат стоял чуть в стороне и зачитывал вслух какую-то бумагу. Ему приходилось кричать, чтобы его слышали сквозь удары и стенания.

– За это преступление назначить десять ударов. Далее, после задержания за незаконное снятие информационного плаката Совета, было также установлено, что заключенный Омега, сменив место жительства, не зарегистрировал в канцелярии свой новый адрес. За это преступление полагается еще десять ударов и дополнительные пять ударов за неуплату налога в течение трех месяцев по новому адресу.

Солдат закончил свою речь, но избиение продолжалось. Толпа взирала на экзекуцию в мрачном молчании, вздрагивая при каждом ударе. Сначала на спине заключенного появлялись кровавые полосы от хлыста, но затем его тело превратилось в рыхлую кровавую массу. Верхняя часть брюк потемнела от крови. Я потянула Кипа за собой, подальше от жуткого зрелища. Свернув в переулок, мы услышали последний удар хлыста.

– Но как же его Альфа? – изумился Кип, когда мы в спешке возвращались домой. – Она же наверняка всё это чувствовала.