Милые женушки - Эбби Дрейк

Вот в чем заключалась истинная причина того, что они больше не могли быть друзьями с Китти, истинная причина, по которой она отдалилась от Бриджет и Даны. Все стало так сложно; что еще она могла сделать?

Если бы только можно было вернуться к началу…

– Моя мать меня не понимает, – сказала Элиз как-то летним днем, еще до того, как Винсент бросил Китти. Она шагала вокруг бассейна Кэролайн, с улыбкой на лице и тоником в руке. Другая рука лежала на шортах, которые сидели слишком низко на ее стройных бедрах и слишком открывали ее супермодельные ноги. Каждый раз, как она отбрасывала назад свои густые рыжие волосы, ее твердые, полные груди показывались из-под ее слишком облегающего спандексного топа, словно бы в поисках того, кому они могли бы быть интересны.

Поначалу Кэролайн отводила глаза, пораженная тем, что эта молодая женщина вызывала – да, вызывала – такие первобытные желания.

Сколько лет Элиз? Двадцать семь? Двадцать восемь? Есть что-то ненормальное в пятидесятилетней женщине, которая любит, желает двадцативосьмилетнюю. (Никто не удивился, когда Винсент спутался с Иоландой; двойные стандарты – это двойные стандарты.)

Пока Элиз говорила и ходила, Кэролайн думала о разнице в возрасте, а не о том, что даже и двадцативосьмилетняя она все равно была женщиной, а не мужчиной, черт подери!

Эй!

Но когда Элиз сказала, что ей что-то попало в глаз, и придвинула стул туда, где сидела Кэролайн, нагнувшись так низко, что Кэролайн, дыша ей на грудь, чувствовала, как секс исходит из пространства между ее шелковых бедер, Кэролайн решила, что не важно, мужчина это или женщина, красавица или чудовище.

Она издала негромкий стон и засунула подушку себе между ног, желая, чтобы это была Элиз.

Они занимались сексом тем днем. Жарко. Быстро. Кэролайн вспотела так сильно, что думала, что умрет от такой обильной потери влаги. Тогда впервые в жизни она потеряла контроль над собой.

После этого раз в неделю (к сожалению, только раз) они встречались на квартире у Элиз в городе и проводили несколько часов, занимаясь тем, чем занимались.

Это была любовь, да, Кэролайн это знала. Но кроме того – это не имело смысла.

Она не была там с праздников, с тех пор как подарила Элиз бриллиант в виде буквы «Э» от «Тиффани» в серебряной оправе, с тех пор как они обсуждали январский отдых на Багамах.

Кэролайн ушла из квартиры Элиз, чувствуя тепло и живость. Но когда она вышла из лифта и пошла через холл, к ней подошел седовласый человек. У него были маленькие глаза и родинка около носа. Он стряхнул снег со своего поношенного нейлонового пальто.

– Винсент Делано – один из моих клиентов, – сказал мужчина. – Он ищет капитал для своего нового предприятия. И вот он нанял меня, чтобы выяснить, нет ли у вас каких-нибудь секретов – таких, которые ваш муж не хотел бы оглашать. Секреты жен обычно куда более интересны – и стоят дороже, – чем секреты мужей. Вы не согласны?

Миссис Мичем не сказала ни слова, просто стояла, как Дега, балансируя между ступенями.

Человек улыбнулся, или, скорее, злобно посмотрел на нее:

– Я и не думал, что наткнусь на золотую жилу. Что выясню не только то, что вы изменяете, но и то, что делаете вы это с дочерью моего клиента. – Его родинка колыхалась, когда он усмехался. – И это, я думаю, меняет правила игры – того, кто кому должен платить.

Кэролайн заключила с ним сделку и заплатила ему за молчание.

Затем она порвала с любовью всей своей жизни ради того, чтобы защитить Элиз, чтобы защитить Джека, чтобы защитить себя и свое место чемпиона мира.

А теперь щеки Кэролайн были мокрыми от слез. Ей до боли хотелось любви, ей до боли хотелось ее. Ну почему они не могут быть вместе теперь, когда Винсент мертв?

Они вернулись, но на сей раз дышать не могла Лорен. Может, у нее был приступ паники, как у Боба? Слава Богу, врач решил оставить его в больнице на ночь. Слава Богу, его здесь нет.

– Как мы понимаем, у вас был роман с Винсентом Делано, – повторил детектив Джонсон, когда они стояли в холле, хищник лицом к лицу со своей жертвой.

Она прокляла себя за то, что рассказала все Дане. Дана, наверное, проболталась. Кэролайн Лорен рассказала только сегодня, а больше никто не знал.

– Миссис Халлидей? – обратился к ней полицейский, стоявший рядом с детективом. – Это так?

Флоренс сказала им, чтобы они убирались. Детектив сказал:

– Если мы уйдем, миссис Халлидей пойдет с нами.

Лорен затянула ленту на волосах. Сегодня лента была розовая, она отлично подходила к ее шелковому платью, которое было таким свежим с утра, а теперь, как и она сама, стало помятым.

Полицейский снова повернулся к Лорен:

– Не хотите позвонить своему адвокату?

Своему адвокату? Ее адвокат – это адвокат Боба.

Нет, уж конечно, она не хочет ему позвонить.

– Флоренс, – сказала она, – позвони миссис Мичем. – Кэролайн скажет, что ей нужно делать.

– Миссис Мичем – ваш адвокат? – спросил детектив, пока Флоренс не было.

– Мне не нужен адвокат, – ответила Лорен. – Я не убивала Винсента.

– Но Кэролайн Мичем – ваша подруга?

– Конечно. Да. Конечно.

– Миссис Мичем когда-нибудь называла вам имя киллера?

Вместо того чтобы поддаться страху, который сотрясал ее тело, и задрожать, Лорен засмеялась:

– Кого?

– Киллера. Знаете, это такой человек, которому платят за то, чтобы он убил другого человека.

– Я знаю, кто такой киллер, детектив. Нет, Кэролайн не называла мне никаких имен. Потому что мне киллер ни к чему, и я сомневаюсь, что он нужен ей, если честно. Миссис Мичем решилась бы на убийство не больше, чем я. – И снова слова Лорен звучали с поразительным спокойствием, силой, убеждением.

– А у миссис Мичем тоже был роман с Делано?

Она замолчала.

Она помолчала еще.

Лорен попыталась переварить его слова, но они извергались обратно.

Кэролайн?

И Винсент?

Флоренс спасла этот день или по крайней мере несколько секунд, когда вернулась в холл.

– Миссис Мичем сейчас нет, – объявила она.

Детектив кивнул.

– Пройдемте с нами, – непринужденно сказал он Лорен. – Или, может быть, нам лучше подождать возвращения вашего мужа?

В этот момент появилась Дори, босая и в халате, с маленьким Лайамом, сосущим грудь.

– Я пойду с тобой, – заявила Дори, и Лорен не стала ее останавливать, потому что вся эта пытка стала слишком невыносимой, чтобы терпеть ее одной.