Битов, или Новые сведения о человеке - Анна Бердичевская

Наверное, воспоминания подразумевают, что нужно написать, каким человек был в жизни, то есть в быту. Про Битова я всегда думала, что быта для него вообще не существует. Под обеденным столом у него можно было найти зимний ботинок, посуда иногда подолгу не мылась, постель не застилалась. Не приводя квартиру в порядок, он складывал в сумку рукописи, табак – и отправлялся пешком на поезд, в другой город, где он также жил, не обустраивая быт, точнее, просто его не замечая.

Санкт-Петербург, 2007 год. Марина Смирнова (справа) ведет участников Битовского международного форума к Аптекарскому острову, где прошло детство А. Битова

Андрей Георгиевич начинает «Аптекарский остров» словами: «Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь, то есть не надо, а можно писать всю жизнь, пиши себе и пиши: ты кончишься и она кончится». И когда я общалась с Битовым, мне всегда казалось, что в обычной жизни он не перестает писать книгу, живет внутри текста. Он сам – свой герой, люди, его окружавшие, тоже часто попадали в тексты. Битов дружил с Пушкиным и ценил Набокова. Дружил с Пушкиным так, как будто Александр Сергеевич сидел с ним за столом и так же, как Битов, выдавливал лимон в водку. Иногда мне казалось, что он сам себя воспринимает через Пушкина. На Восстания, где он жил в Петербурге, на полке в его комнате стояла деревянная раскрашенная статуэтка: Пушкин, который держит Битова за ноги, а Битов руки раскинул и как будто летит. Андрей Георгиевич очень сокрушался, когда однажды домработница разбила статуэтку, что-то у нее отломилось – чуть ли не Битов отлетел от Пушкина.

Вообще по поводу вещей Андрей Георгиевич никогда не расстраивался. Вещи ничего для него не значили – и это было обидно для тех, кто пытался дарить ему подарки. Когда мы с Битовым только познакомились, мне очень хотелось как-то обустроить его неустроенный быт, помыть посуду, застелить постель, купить какие-то недостающие вещи. Наверное, у каждой женщины, попадавшей к Андрею Георгиевичу в дом, возникало такое желание. Но желание быстро разбивалось о реальность. Однажды я подарила Андрею Георгиевичу ширму, чтобы отгородить диван, на котором он спал, от другой части гостиной. Мне казалось, что он оценит подарок. Но буквально через несколько дней я обнаружила за диваном склад каких-то деревяшек. Я спросила, что за дрова, а Битов не глядя ответил, что все сломалось: собака прыгнула, он споткнулся, и японская ширма превратилась в кучу сломанных досок. Такая же судьба ждала красивый бокал, который при чоканье пел happy birthday. Кажется, бокал не пережил даже одного дня рождения. Скоро я поняла, что дарить материальные подарки Битову – дело довольно бессмысленное, он этого не ценит, красивые вещи ему попросту не нужны, совсем. И сам Битов дарил по большей части свои книги. Правда, однажды он подарил мне целый браслет из крупного черного янтаря. Дольки, из которых состоял браслет, были похожи на его собственные ногти, такие большие, овальные, как желуди. Все-таки какие-то вещи он ценил – точные вещи. И точные слова. А точных вещей много быть не может, остальное – хлам.

А. Битов с профессором Санкт-Петербургского университета Борисом Авериным. Битовский форум, 2007 г.

Битов ценил совсем другое. И иногда это другое удавалось ему подарить. Андрей Георгиевич любил хеппенинги. Но они должны были быть осмысленными, как его «Пушкин-бенд» или памятник Зайцу в Михайловском. И чтобы сделать точно, нужно было, как на серфе, поймать его волну. В 2007 году нам с друзьями это удалось. Битову тогда исполнялось 70. Только что не стало его жены, Натальи Михайловны Герасимовой, и юбилей обещал просто не быть. Битов был грустен и подавлен. А Наталья Михайловна была не только его женой, но и моим научным руководителем. И кроме литературоведческой науки ей еще кое-что удалось мне передать. Она была прекрасным организатором и невероятно креативным человеком. Правда, когда я сама пыталась организовывать что-то, что уводило меня от написания диссертации, она ругалась и говорила, что мне «лишь бы печь пирожки по-праздничному». Именно такую «рецензию» я получила на свою первую кураторскую выставку. Наталья Михайловна меня не похвалила. А вот за статьи хвалила. И поддерживала в моем намерении стать серьезным битоведом. Но когда Натальи Михайловны не стало, я почувствовала, что подхватить ее идею с юбилеем – мой долг. Юбилей не мог быть традиционным, пошло-праздничным, потому что был все-таки ЕГО и в память о НЕЙ. А Битов всегда казался мне великим, даже когда сидел в халате, за столом, уставленным давно не мытой посудой. Фестиваль должен был иметь в своей основе научную конференцию, а все мероприятия должны были быть совершенно битовскими, точными, взятыми из его текстов. Мы с друзьями пригласили более ста человек из разных стран – Эллен Чансенс и Присциллу Мейер, Вольфа Шмидта и Петра Вайля, Людмилу Петрушевскую и Резо Габриадзе, Беллу Ахмадулину и Юза Алешковского и многих-многих других.

А. Битов и М. Смирнова на открытии памятника Чижику-пыжику на Фонтанке. Битовский форум, 2007 г.

Международная конференция была посвящена разным этапам творчества Битова, а потом на ретро-автобусе мы ездили на экскурсию по битовским местам, которую вел он сам. В Ботаническом саду Битов посадил кедр, в полночь на башне Пушкинского дома мы открыли выставку по комментариям к роману «Пушкинским дом», поставили спектакль «Пенелопа», где Лобышев на улице сталкивается то со мной, то с сыном Битова Егором. Мы на этом фестивале перемешали творчество и жизнь, друзей и героев. И фестиваль получился точный, битовский. Помню, как на Фонтанке рядом с памятником Чижику-пыжику Битов прослезился. Он был счастлив, плакал от счастья и не скрывал слез. Андрей Георгиевич умел чувствовать момент и умел быть благодарным.

Люди по природе своей эгоистичны. Битову нравилось поддерживать других людей, он выдавал тем, кого считал талантливыми, нешуточный кредит доверия. Мне казалось, что он даже слишком многим этот кредит выдает, что это неоправданно. Но Андрей Георгиевич и не ждал, наверное, что все оправдают его доверие, – он просто щедро одаривал проходящих мимо. Я много раз попадала под этот дождь – молодежная премия «Триумф» (уверена, что тогда сыграла его поднятая рука) и мои рассказы, которые, прочитав, он отправил в «Звезду» и в Москву к издательнице Анне Бердичевской. Так получилось, что Битов нашел мои рассказы дома у своей жены и прочитал их раньше, чем я прочитала хоть один его рассказ. Он вызвал меня, студентку, поговорить о моем творчестве, и ни слова в тот день не сказал о своем. И это то, что отличает Битова от огромного количества других писателей и успешных людей, с которыми мне приходилось общаться. Для него были важны другие люди, он помнил какие-то подробности из разговоров, читал и был внимателен к другим писателям. Он входил в жюри многих премий – и это было важно для него, потому что таким образом он мог поддержать. «Новую пушкинскую премию» Битов присуждал единолично, сам выбирая кому.