Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Александр Исаакович Кушнир

в эфире «первым советским синтезатором, собранным, по преданиям, самим Маяковским». Сказал и глазом не моргнул. И все, от Максимовой до зрителей-комсомольцев, ему поверили.

Одетый в легкий красный свитер Капитан демонстрировал в тот вечер кругозор опытного искусствоведа, воспитанного на трудах Кастанеды и философов-мистиков. Ведущая телеэфира заметно нервничала, а Сергей продолжал хозяйничать на ринге. Он дирижировал оркестром и залом, а глаза его полыхали каким-то задорным дьявольским огнем.

«Поп-механика» в сопровождении струнного оркестра Юрия Шалыта начала исполнять нечто эпохальное, напоминавшее «Ленинградскую симфонию» Шостаковича. Можно сказать, стилизацию темы вражеского нашествия. Комсомольские активисты на это легко купились и восторженно спросили Сергея: «В вашей музыке, наверное, есть национальные мотивы?» И Курёхин задумчиво ответил: «Да-да, конечно... Ведь я — певец гибнущей культуры».

Затем Курёхин начал блеять в микрофон, а потом рухнул со стула на пол. Стали рушиться сознание и металлические конструкции, а Цой и Каспарян из «Кино», братья Сологубы из «Игр» и Леня Федоров из «Аукциона» продолжали гонять на электрогитарах психоделический рифф. Комсомольцы и социологи начали смутно догадываться, что то ли над ними издеваются, то ли они неправильно живут. И финальный рок-н-ролл, в котором приняло участие несколько десятков фриков и моделей во главе с 18-летней Ульяной Цейтлиной, лишь эффектно расставил по местам жизненные приоритеты.

Этот «Музыкальный ринг» имел довольно мощный резонанс. За час эфирного времени Курёхин вбил в гроб советской цензуры гигантский стальной гвоздь. На фоне недавнего «Ринга» с предельно вежливым Гребенщиковым Капитан выглядел взбесившимся Соловьем-разбойником. Вспоминаю, что мой интерес к Курёхину как к гениальному спикеру начался именно с этой передачи. Так легко и непринужденно на отечественном телевидении не говорил никто — ни дикторы новостей, ни ведущие авторских программ, ни артисты в студии. За несколько месяцев до появления программы «Взгляд» это уже была новая, невиданная степень свободы.

Впечатленный «Музыкальным рингом», я сделал примитивную стенограмму «телег» Капитана и разослал материал во всевозможную региональную рок-прессу. Необходимо отметить, что за пределами Ленинграда о 33-летнем идеологе «Поп-механики» люди знали преимущественно на уровне легенд и слухов. Но мифология работала настолько эффективно, что мою слабоавторизованную версию «Музыкального ринга» взялся опубликовать культовый украинский фанзин «Гучномовець». Его редактор, 20-летняя библиотекарь Таня Ежова, набила на пишущей машинке все искрометные курёхинские пассажи, и тиражом в несколько десятков экземпляров это, по выражению «Комсомольской правды», «чтиво из подворотни» пошло гулять по стране. Шел то ли 1988, то ли 1989 год.

После «Музыкального ринга» личностью Капитана заинтересовались и куда более серьезные средства массовой информации. К примеру, искусствовед Сергей Шолохов опубликовал в «Советском экране» концептуальную статью «Главное — внести больше путаницы», в которой называл Курёхина «гением-хулиганом». И, как вскоре выяснилось, небезосновательно. В разгар перестройки рамки традиционной мифологии стали для Маэстро слишком тесны. И теперь ему как художнику, интересующемуся психологией успеха, стало интересно: а насколько далеко он может зайти в своих медиапровокациях?

«Нарушение табу — это удар по вере сегодняшнего дня», — признавался Сергей в одном интервью. Первой ласточкой новых взглядов Капитана стала его статья в подпольном культурологическом журнале «Сморчок», в которой идеолог «Поп-механики» выступил с резкой критикой... советского рока. С эстетических позиций эта публикация была стилизацией под формат коммунистических собраний. Без грамма иронии, естественно.

«Рок уже перестал быть творческой музыкой, — писал Капитан в программном манифесте «Наша правая позиция». — И я удивляюсь, как всё это можно выдавать за искусство. Это на руку только нашим идейным противникам».

Заметим, что Курёхин критиковал не персоналии, а субкультуру в целом — патологически искренний, но угловатый и по-своему провинциальный русский рок. Капитану не нравились тексты рок-групп с их поставленной на поток «технологией откровений», не нравился социальный пафос и вторичная по сути музыка. Не нравились слабо владеющие инструментами и зашоренные в своем музыкальном сектантстве рокеры. Не нравилась публика, которая медленно, но верно превращалась в рок-н-ролльное стадо.

А Курёхин не хотел быть пастухом.

«“Поп-механика” появилась в тот момент, когда господствовал романтичный подход к искусству, — рассуждал Сергей впоследствии. — Всё воспринималось предельно серьезно. Джазмены безумно любили свой сраный джаз, а рокеры были готовы за свой долбаный рок глотку друг другу перегрызть. Никакой самоиронии».

Зато у Капитана с самоиронией и иронией все было в порядке. Как говорится, по самое не хочу. И вскоре он совершил поступок, которого от него меньше всего ждали. И друзья и враги.

5 апреля 1987 года сто тысяч подписчиков «Ленинградской правды» прочитали высказывание Курёхина о том, что «рок давно уже перестал быть творческой музыкой». «Чуть-чуть таланта, немного сноровки в игре на музыкальных инструментах, немыслимый грохот аппаратуры от общей беспомощности, глупость в текстовке, доведенная до пошлости, развязность и агрессивность от комплекса неполноценности, ложный пафос от социальной ущербности, — всё это, пропущенное через физиологический фильтр, выдается за искусство для молодежи! — декларировал свои новые взгляды Курёхин. — Характерный пример тому — группы «Аквариум» и «Алиса»! Комсомольским организациям, на мой взгляд, здесь есть над чем подумать».

Это неожиданное заявление было сделано Курёхиным в статье Сергея Шолохова с красноречивым названием «Капризы рока и логика судьбы».

«Мы встретились с Сергеем в ресторане Дома кино, — вспоминает Шолохов. — У меня уже был опыт работы с органами обкома партии, для которых Ленинградский рок-клуб был чем-то страшным и которые не понимали, что с ним делать. И мы стали думать, как представить обкому партии наш рок-клуб так, чтобы это стало «хали-гали». И я попросил Курёхина сформулировать свою точку зрения. Что он и сделал».

Не без удивления прочитав этот антироковый манифест, опытный редактор кожей почуял подвох и заменил священное слово «Аквариум» на пока еще безвестный «Аукцыон».

В логике редактору газеты Ленинградского обкома партии отказать было сложно. Дело в том, что весной 1987 года команда Гребенщикова была у властей в фаворе. Парадоксальным образом получалось, что, критикуя «Аквариум», Курёхин критикует политику перестройки. Вот почему в недрах газеты было решено смягчить удар.

Но тогда вся партизанская акция «новых провокаторов» теряла смысл. В кастрированном тексте нужно было срочно что-то менять, и Курёхин с Шолоховым мастерски это сделали.

Поздно вечером, когда номер газеты был практически сверстан, они прокрались в типографию. Разыскав главного наборщика, они взволнованно объяснили ему, что в статью вкралась ошибка. И поэтому в гранках необходимо исправить всего одно слово — заменить «Аукцыон» на «Аквариум». И больше ничего делать не надо.

Сотрудник типографии, косясь глазом на бутылку подарочного коньяка, мгновенно оценил сложность проблемы и уверенно заявил: «Какая фигня! Сейчас все сделаем!» И вернул текст в первоначальное, шолоховско-курёхинское