Назад к тебе - Сара Джио

– Может, хрусталя прикупим, – пошутила я.

Лавка была полна реликтов из чужих жизней: стопки пепельниц ар-деко, бокалы для мартини, приставные столики 50-х годов и диваны. Габби тут же влюбилась в барную тележку и стала обсуждать с владелицей лавки, как доставить ее домой. Я тем временем прошла в глубину торгового зала, где заметила что-то ярко-синее на угловом столике. Под стеклом в деревянной рамке была бабочка с такими синими крыльями, каких я не видела в своей жизни. Я мгновенно перенеслась мыслями в дом моих родителей в Поулсбо, штат Вашингтон, где я выросла. Мне было десять лет, и я кормила сахарной водой с деревянной зубочистки бабочек-монарх, которых мой папа заказывал по каталогу.

– Ох! – воскликнула Габби, подходя ко мне. – Ты только посмотри! Какая красота! Если ты не будешь ее покупать, тогда куплю я.

– Нет-нет, я куплю. – Я взяла бабочку со стола и направилась к кассе.

– А-а, бабочка, – сказала хозяйка, немолодая женщина. – Этим утром я сказала своему мужу Теду, что тот, кто купит ее, заслуживает специального бонуса.

Я удивилась.

– Вам разве не известна легенда о синей бабочке?

Я покачала головой:

– Кажется, нет.

Женщина поправила очки в темной оправе. Мы с Габби внимательно слушали ее.

– Синие бабочки встречаются очень редко, и легенда гласит, что они символизируют перемену в судьбе. Некоторые люди даже думают, что синие бабочки исполняют желания.

– Ничего себе! – удивилась я, протягивая ей кредитную карточку. – Я никогда не слышала об этом.

Она завернула рамку в газету, закрепила края липкой лентой и протянула мне покупку вместе с карточкой «Виза».

– Будьте с ней поаккуратнее, – сказала она. – Мне даже жаль, что теперь ее не будет в моем магазине, но, как всегда говорит Тед, я не могу оставлять у себя все сокровища, которые нахожу. – Она посмотрела на меня долгим взглядом. – Кроме того, мне кажется, что вам эта бабочка пригодится.

Я улыбнулась, сунула рамку под мышку, и мы с Габби вернулись к нашим велосипедам.

Зарубки, которые Грэй делал на дереве, покрывали теперь нижнюю половину ствола. Три месяца сухой погоды сменились дождями, и мы решили соорудить более надежное укрытие. Мы принесли с корабля в наш лагерь инструменты и куски древесины и теперь целыми днями строили нечто, похожее на дом. Четыре стены, крыша – и даже дверь, благодаря петлям, которые Грэй нашел на корабле.

Теперь у Грэя была густая борода. Мы загорели и еще больше похудели, чем нам хотелось бы. Как-то вечером, когда мы сидели у костра, я пошутила, что когда мы вернемся домой, то заработаем миллионы, продвигая «Островную диету».

– Ты только подумай, – фантазировала я, – миллионы богатых женщин, недовольных лишним весом, сменят протеиновые коктейли и велотренажеры на жареных муравьев, сушеные манго и тяжелую работу под солнцем.

– Этот бестселлер принесет «Нью-Йорк таймс» гарантированную прибыль, – улыбнулся Грэй.

В эти дни мы почти не говорили о доме. Мысль о том, что мы покинем остров, казалась все менее реальной с каждым закатом. Я все еще искала глазами самолеты в небе и осматривала горизонт – не появится ли там судно. Но все тщетно. Дни мы заполняли всякими делами. Искали пищу. Ночами сидели, обнявшись, и смотрели на звезды, называя неизвестные нам созвездия придуманными именами. Одно я назвала миссис Эллисон в честь моей учительницы. Грэй назвал маленькое, тускловатое созвездие Дюк в честь собаки, которая была у него в детстве.

Однажды ночью хлынул ливень, и мы с Грэем прибежали в наше укрытие, или «новый дом», как мы его теперь называли.

Я положила голову на подушку, набитую травой, и вдруг почувствовала под ней что-то твердое.

– Что это? – Я села и пошарила под подушкой. Пальцы нащупали что-то похожее на гладкий камень. Вообще-то их там было несколько, и я взяла один из них в руку.

– Ты не должна это видеть, – сказал он, выхватывая у меня непонятный предмет.

– Почему?

– Глупая, это сюрприз для тебя.

– Значит, теперь уже не сюрприз.

– Ну ладно, – вздохнул Грэй. – Ты в детстве тоже всегда портила себе впечатление от рождественских подарков?

– Хватит, ну скажи мне, что это такое! – засмеялась я.

Он приподнял подушку и показал мне кучку морского стекла. Я их собираю, – сказал он, выбрал несколько стеклышек и показал мне. При лунном свете я увидела их нежный цвет – бледно-розовый, светло-зеленый.

– Какие красивые, – сказала я.

– Я хочу сделать для тебя мозаику.

– Ничего себе! – Я была тронута. – Но как?

– На той стороне острова растут несколько сосен. Я наберу смолы, растоплю, смешаю с углем с «Циклопа», и получится клей. Когда-то так его делали индейцы.

Я улыбнулась:

– Не знаю, что меня больше поразило: факт, что тебе известно, как делали клей индейцы, или то, что ты планируешь сделать мне такой необыкновенный подарок. – Я сжала его руку. – Спасибо.

Он нежно поцеловал меня, и мы снова легли, но я так и не смогла успокоиться.

– Я совсем про них забыла, – сказала я, глядя на пачку писем, которые мы принесли с корабля.

Грэй сел и зажег керосиновую лампу, обнаруженную на корабле, одной из многих спичек, которые лежали в чемодане Эдварда Гантера. Потом он пошарил в нашем маленьком доме – размером в лучшем случае с небольшой шкаф-купе – и нашел то, что искал.

– Вот, – сказал он, протягивая мне другую пачку писем.

– Прочитать их вслух?

– Как сказку на ночь? – усмехнулся он.

– Да. – Я вытащила первое письмо.

2 ноября 1917 года

Дорогой Макс!

Мне кажется, неправильно, что я даже пишу тебе. Мне стыдно, что я позволила нам зайти так далеко в ночь перед твоим отъездом, стыдно еще и перед Бобом. Но все было волшебно, и я все время думаю о тебе, и, ну, Макс, все так… непонятно. Как тебе известно, я должна была этим летом выйти замуж за твоего брата. Должна была пройти к алтарю и поклясться любить его до смерти. Но как смогу я дать эту клятву, если мое сердце принадлежит другому? Если мое сердце отдано тебе?

Не беспокойся. Боб не знает. Сегодня он повезет меня на обед в «Палмс». Я надену новое платье, которое он даже не заметит. Ты ведь знаешь, что твоего брата не интересуют такие вещи. Ему интересны только бизнес и сигары. Я буду очень стараться быть приветливой, но все время я буду думать о тебе. Это ужасно и в то же время чудесно.

Я сижу в своей спальне, она наверху, над кухней. Я была там, когда ты помахал мне рукой с дороги – это был наш последний миг, и потом ты вышел в море на «Циклопе». Я включила радио и сидела одна, слушала музыку и плакала так сильно, что на маминой любимой кружевной подушке остались пятна.