Варварин свет - Яна Ветрова

их было, воинов синей армии?.. Никита пытался погасить в себе разрастающийся страх — сейчас не время, а то вдруг снова в волка превратится! Небо на востоке уже светлело, и с холма стало видно город, где горели там и тут огни, а на стене пылали факелы. Никита узнал знакомые очертания дворца. За ним колыхалось море со странным поломанным горизонтом и с синими огоньками на выступах. Он вдруг сообразил — флот Синемордого! Шерсть на загривке встала дыбом, и, кажется, тело вновь начало увеличиваться в размерах.

«Ещё немного, Никита Михеевич, царский сын!» — подбодрил он себя и припустил с холма, стараясь не думать о мучившей его жажде.

В город он пробрался за одним из солдат, который сменялся на рассвете. Этот был обычный, с человеческими глазами зелёного цвета — Никита специально пригляделся. Солдат заметил его, пожалел и с усталой улыбкой пустил в город. Никита аж хвостом завилял от радости — получилось!

Столица просыпалась, торговые лавки принимали нетерпеливых покупателей, хлопали тут и там ставни, впуская первые лучи солнца в сонные жилища, запахло хлебом. Случайный путешественник мог бы решить, что случайно переместился в далёкое царство. Как будто тут и не знали о войне за синей огненной чертой, словно не стояли на горизонте уродливые корабли Синемордого… По пути Никита слышал лишь пустые разговоры. Только по хмурым лицам можно было догадаться, что всё-то они знают. Никита шкурой чувствовал чужой страх, который дразнил его собственный. «Держись, держись!» — шептал он себе.

У дворца пришлось подождать — никто дворнягу пускать не собирался. Никита весь извёлся, но тут появился молочник на телеге с огромными глиняными сосудами, и Никита шмыгнул между ними, а как телега остановилась, тут же выпрыгнул — и в кусты. Молочник обернулся на шум, пробормотал «Показалось…» и занялся делом.

За кустом обнаружился садик, богато украшенный всевозможными цветами — нездешними, привезёнными из-за моря, пахнущими сладостью и тревогой. Никита решил, что у него есть пара минут, чтобы отдышаться и подумать, куда бежать дальше. Он прилёг и стал рассматривать цветы. Как, наверное, чудесно смотрелся бы этот уголок дворца, будь у него человеческое зрение, а не собачье, которое делало всё жёлто-зелёным. Засмотревшись на цветы, Никита не заметил молоденькую девушку, пока та не подошла совсем близко. Светлые волосы, заплетённые в две толстые косы, украшал коралловый гребень, только подчёркивающий красные от слёз глаза. Белая рубашка под алым сарафаном была вышита у ворота крупным жемчугом.

— Какой страшненький, какой маленький! — удивлённо сказала она, всхлипывая. — Ты как сюда попал? Можно тебя погладить?

Она протянула руку, потрепала Никиту по голове. Тот сделал лицо поглупее, сложил брови домиком и тяфкнул, осторожно, чтобы камень не выронить.

— Хочешь кушать?

Никита до одури хотел пить, но это не имело значения. Он уже узнал Пелагею, младшую дочь Приморского царя. С ней он попадёт во дворец! Девушка подхватила его на руки и понесла к тяжёлой дубовой двери, через которую они попали в длинный светлый коридор с множеством окон, завешанных изрядным количеством штор. Пелагея не переставала говорить, как будто долго держала в себе свои беспокойства.

— Пойдём в зал. Скоро на стол накроют, позовут. Мне одной страшно… Там Синеликий царь. Я на него смотреть не могу. Как папенька с ним подружился, одни беды… Да ещё Машка вернулась, тоже там будет. Это сестра моя. Дюжину с лишним лет её не видели, и не надо было ей появляться! Тоже беда сплошная! Папенька теперь только на неё и смотрит. Марья — то, Марья — сё! Что же он её за Костлявого не выдал?! Как будто для меня других женихов не нашлось! Ну вот, опять плачу!

Девушка вытерла рукавом слёзы. Она казалась младше своего возраста из-за больших голубых глаз и маленького роста — последнее даже сам маленький Никита заметил, когда девушка проходила мимо служанок, охавших на страшненького пса.

— Давай тебя назовём… Дворян! Я тебя во дворе нашла. Вот мамушки смеяться будут! Я у папеньки ошейник выпрошу, синий с жемчугом, хочешь? Он тебя точно позволит оставить! А то с Марьей на пару заладил — трусиха Пелагея, ничего поручить ей нельзя! Так вот, пусть видит, что я пса подобрала. Некрасивый, и что! Дикий зато. Ты же дикий?

Никита издал короткий горловой рык.

— Вот, хороший Дворян. Я Костлявого боялась не потому, что он на вид уродливый. Чего тут бояться — противно только. А теперь выяснилось, что это наведённое, он-то оказался собою хорош.

Никита напрягся. Значит, Пелагея уже видела где-то расколдованного Варварой Кощея… Значит, он во дворце? Повезло Никите встретить младшую царевну, может, будет везти и дальше!

— Ну, Дворян, мал телом, да велик делом! Они увидят! — сказала повеселевшая Пелагея, весело цокая каблучками по мраморному полу. Они подошли к высокой двустворчатой двери, окрашенной в красные и белые полосы, и прислужник распахнул их перед девушкой.

От открывшегося зрелища даже Пелагея приостановилась, а Никите стало так плохо, что он на минуту потерял способность мыслить по-человечески, зажмурился и тихонько заскулил.

Глава 15

— Что за стоны, Пелагея? — произнёс строго голос, и Никита его узнал, потому что слышал уже царя Ивана Приморского на площади. — Почему опаздываешь!

— Смотри-ка, — насмешливо вторила отцу Марья. — Псину притащила!

Звенели приборы о посуду, слышалось тяжёлое дыхание, отвратительное чавканье, всхлипывание Пелагеи над ухом. И знакомое тук-тук, тук-тук, тук-тук.

Никита заставил себя открыть глаза. Только бы не вырасти в волка!

Зал с высоким потолком уже освещали солнечные лучи, которые, проходя сквозь замысловатые жёлто-зелёные витражи с вкраплением красного, делали помещение похожим на подводное царство. У противоположной стены на возвышении стоял стол, а за ним на троне восседал не Иван Приморский, а лысое синекожее чудище с выпученными чёрными глазами и торчащими острыми ушами. Оно склонилось над тарелкой и огромной пастью с несколькими рядами острых зубов поглощало еду с блюда, помогая себе всеми четырьмя руками.

По правую руку… По правые руки сидел царь Иван с недовольным выражением лица и поглаживал белоснежную бороду. С другого бока наслаждалась красным вином в рубиновом кубке Марья Ивановна в пышном чёрном платье, расшитом, словно слезами, каплями белого и серого жемчуга, причудливо мерцающего в зелёном освещении. У окна, готовый услужить, стоял мужчина в нарядном камзоле. Место на краю стола со стороны Марьи пустовало, ждало Пелагею.

Но конечно, не от этого зажмурился Никита. Перед столом, прямо в центре зала, спускалась с потолка цепь из болотного серебра, и на ней висел, подвешенный за ноги,