Бабаза ру - Татьяна Москвина

– А где ваш муж теперь? Что делает?

Хозяйка успела переодеться в чёрные свободные брюки и чёрную майку без принта и без надписей – где только нашла такую.

– Он у меня во френдах на фейсбуке, слежу за его передвижениями. То он в Риме, то в Барселоне, то в Праге, то в Лиссабоне – вот разбери-пойми, что он делает? Власти русские ругает исправно, каждый день. При этом постит закаты-рассветы, цветочки-музейчики. Но в основном жрачку. Где в Риме съесть пиццу, а в Барселоне паэлью – это к нему. Страшный стал, толстый, бороду отрастил, на БГ сделался похож. А посмотришь на нынешнего Гребенщикова, отчётливо понимаешь, как повезло Цою… Ну что, подруга, отлетим? Надеюсь, вы никуда не спешите?

Никуда я не спешила.

– Послезавтра ученик у меня, я репетиторствую маленько… Готовлю к ЕГЭ по русскому. А на завтра нет ничего обязательного, голова не нужна.

– Так и вырубим её, эту голову!

– Знаете, – сказала бабаза, внимательно посмотрев мне в глаза, – а вы крепкий экземпляр. Ясно понимаете, что у нас впереди. А впереди, душа моя, зима… И вот насчёт головы – давно подмечено, если у человека вырубает голову, остальное тело преисполняется неиссякаемой жизненной силы. Оно наконец свергло тиранию разума и может блаженствовать, пропуская через себя чистую стихию бытия… Человек превращается в животное, а каково назначение животного? Жрать и срать. Некоторые так живут лет по двадцать.

– Знаю, знаю… У меня бабушка такая была…

– Боитесь?

– Боюсь, но без паники. Вдруг мимо пронесётся чаша сия?

– Да. Главное свойство ударов судьбы – это их внезапность. Вы заметили, когда волнуешься, тревожишься, накручиваешь себя насчёт воображаемых будущих несчастий – их никогда не происходит? И наоборот: сидишь пьёшь чай солнечным утром, а тебя – бух! Вот точно судьба гнушается исполнить прогнозы и оправдать подозрения. Нет, ей подавай неожиданность, её стиль – нападение без предупреждений, в неурочный час, из-за угла, «тяжёлым тупым предметом».

Я тут же принялась вспоминать удары судьбы в своей жизнёнке – и действительно, все они были внезапными.

– Так что волнуйтесь себе на здоровье! Воображайте какие угодно несчастья – они не сбудутся! А сбудется то, чего вы не ждёте. О чём вы не волновались и чего не воображали… Моя мама боялась рака. Свято верила, что у неё обязательно, просто по расписанию будет рак – как у её мамы, как у её бабушки, вбила это в голову, прямо программировала себя на онкологию. И что же? Инфаркт… Дальше полетели?

Я не возражала. Пилось легко.

– Я, знаете, – ответила я бабазе, – конечно, боюсь беспомощности, боюсь обременить близких, что им придётся деньги на моё лечение собирать, какие-нибудь долбаные операции за границей понадобятся, вот вся эта унылая петрушка… Благотворительных фондов много, становится всё больше, но на всех несчастных никак не хватает…

Бабаза моя напряглась. Судорога ненависти пробежала по её лицу, а голубые глаза стали пылать архаическим гневом, тем самым, который когда-то сметал города и обрушивал царства.

– Чтоб в моём доме не было этого мерзкого слова!! – проорала она.

– Мерзкого слова – какого?

– Так-то, в жизни, я молчу, молчу… При всей моей силе, мне не выдержать напор тётенек-идиотенек, которые составляют главный отряд поддержки этой аферы, именуемой «благотворительность», творением блага на профессиональной основе сбора денег, потому что всё ведь в это упирается – в сбор денег, отовсюду к моему кошельку тянутся лапы, всегда, когда речь идёт о благотворительности, – это «дай денег, дай денег, дай денег». Жизнь стоит денег! Да сама жизнь – это деньги. И это не подлые эксплуататоры-капиталисты придумали, это узаконили, поставили на пьедестал, обожествили, сделали основной ценностью вот эти самые благотворители, главари фондов, созидатели обществ. Купи жизнь. Я не могу поверить в то, что превращение жизни в предмет купли-продажи – это творение блага. Понимаете, друг Наташа, я хочу найти корень зла и вырвать его. Я желаю понять, почему жуткими болезнями, о которых тридцать лет назад и слышно не было, стали болеть тысячи крошечных детишек. Некоторым купят жизнь, но большинству-то не купят. Единичное благо, вытекши из моего тощего кошелька, не исправит общей картины. И мало того, что я куплю кому-то жизнь – я куплю себе совесть. Вот, я отправила Денису триста рэ по эсэмэс, и Денис спасён! Всё, сплю спокойно, а я не должна спать спокойно, я обязана искать корень зла, иначе вместо одного Дениса завтра будет миллион денисов, и ужас размножится и расползётся, и станет плодить всё новых благотворителей, а в придачу к ним аферистов, потому что где крутятся деньги, там всегда жди мошенников, где покупают жизнь и совесть, там не ищи чистоты…

Я призадумалась. – Но тут нет прямой связи… Можно искать корень зла и при этом творить единичное благо…

– Я не верю в благо, которое покупается за деньги. Не верю – и всё. Все операции для всех детей должны быть бесплатными.

Я крякнула и опрокинула стопочку. Хорошая была стопочка, в форме маленького гранёного стаканчика.

– Но дорогая, как искать корень зла?

– Поискали бы – нашли. Кто его ищет?

Спорить с упёртым человеком – занятие не для нервных людей.

– Поиски корня зла рискуют затянуться. То есть они уже, можно сказать, сильно затянулись. На тысячи лет… Так что теперь? Запрещать одним людям помогать другим людям?

– Кто говорит про запрещать? Вот невозможно с вами со всеми разговаривать. Помогайте. Только потом потрудитесь отследить дальнейшую судьбу объекта ваших усилий. А не так, как вы любите, – помогли, и забыли, и пошли дальше. И если вы отследите эту самую дальнейшую судьбу, то выясните много неожиданного для себя. Вот вас не настораживает, что, победив чуму и оспу, люди получили СПИД, лихорадку Эболы и атипичную пневмонию?

– Так. И что дальше?

– Дальше то, что никому помочь нельзя.

Подруга моя держала дома солидный запас водки, так что не приходилось нам тревожно измерять взглядом уровень жидкости в бутылочке и прикидывать, хватит или нет, занятие глупое – ибо что такое по-русски «хватит»? Кому, для каких целей «хватит»? В юности, когда я работала в одном патентном бюро лаборанткой, один ушлый инженер-изобретатель утверждал, что пить надо по формуле «N+1», где «N» – число участников. Но в те кроткие времена речь шла о «сухаре», то есть о бутылках сухого вина. Рассчитанное по этой формуле количество спиртного в бутылках водки приводило нас с бабазой этим вечером к жуткому числу три.

Я думаю, мы столько и оприходовали, но я, опьянев до некоторой стабильной кондиции – по ощущениям, – пошла назад. К тому славному моменту, когда я подсела за столик к бабазе и выкушала первые двести граммов под борщ и пельмени.