Иван Грозный. Конец крымской орды - Александр Тамоников

Бордак поднялся, поклонился.

– Дозволь слово, государь?

– Говори.

– Мыслю, для спасения Москвы и всей Руси надо чем-то пожертвовать. Теми же крепостями и землями в Ливонии.

Царь взглянул на Бордака и заявил:

– Это, боярин, я решу сам.

– Извини, государь.

– Да не на чем извиняться. Прав ты, да только в речах это просто. Снял войско у одной крепости, бросил его Москве, забрал с другой. Поляки и литовцы за тем благодушно смотреть не будут. Тут же ударят в спину. Сигизмунд Август не упустит такой возможности. Но без сдачи литовских крепостей и земель не обойтись. Да и занимал я многие из них как раз для этого. Буду смотреть, что сделать можно.

– Я сказал Осипу Тугаю, чтобы он оставался в Кафе, дабы передать на Москву все изменения, которые могут быть внесены в тайные соображения Девлет-Гирея. Об этом Тугая предупредит помощник мурзы Азата. С мурзой это оговорено, как и сумма за новые данные.

Иван Васильевич кивнул.

– Это хорошо. Нам известно, что Девлет не остановится после опустошительного набега на Русь в этом году. Ты уже отправился в Крым, когда у меня в селе Братошино были тамошние послы. Вели себя нагло, словно пред ними не правитель государства, а холоп. Очень уж мне хотелось порубить их прямо в шатре, но пришлось слушать и поддакивать. Они вручили мне грамоту Девлета, усмехались, дерзили. А в грамоте требование отдать Казань и Астрахань, дань платить, убрать войска с южных рубежей. Если я этого не сделаю, то вместо Руси будет ханство. Я знаю, что Девлет уже делит наши земли, раздает города и крепости своим мурзам. К этому пирогу и османы сунулись. Им тоже подавай! Так что, Михайло Алексеевич, от предстоящего сражения с ордой зависит существование Руси как государства. Я благодарю тебя за сделанную работу. Покуда ты не потребуешься. Езжай к своей семье. Ты сейчас жене очень нужен. Не упрекай ее, не хули, приласкай. Беда-то у вас одна на двоих.

– Спасибо, государь, за такие слова. А обвинять жену? Того и в мыслях не было. Поеду в Стешино.

– Езжай.

– Один вопрос дозволь.

– Спрашивай.

– Князю Парфенову в свою вотчину выехать можно?

– Коли дел на Москве нет, отчего не выехать? Пускай едет. Если потребуетесь, то пришлю гонца.

– Мы тут же приедем, государь.

Иван Васильевич присел в кресло, достал откуда-то сбоку мешочек, протянул Бордаку.

– Здесь серебра на сто рублей. Возьми, боярин, тебе сейчас надо. Да и награда это за твои труды в Крыму.

Бордак взял мешочек, поклонился.

– Благодарствую.

– Ступай, Михайло Алексеевич.

Бордак вышел в коридор, где стоял Скуратов.

– Обо всем поговорили? – спросил Малюта.

– Да.

– Теперь что наказал государь?

– Дозволил ехать в Стешино, к жене. Будет надобность, вызовет. Князю Парфенову он тоже разрешил выезд в вотчину.

Скуратов улыбнулся и сказал:

– Василий Игнатьевич вряд ли поедет. У него на Москве зазноба.

– Кто знает?

– Это решайте сами. Значит, ты в Стешино будешь?

– Да.

– Я насчет того, куда в случае чего гонца слать. Нынче в тебе надобности нет, завтра есть. Время-то непростое.

– Это да.

Малюта Скуратов вывел Михайло Бордака на переднее крыльцо дворца и простился с ним.

Дождь уже кончился.

К Бордаку подошел Парфенов и спросил:

– Ну что, Михайло? Как встреча с государем?

– Встретил поначалу строго. Недоволен был, что я сразу не явился для доклада. Но потом, когда прознал про горе мое, подобрел, выразил соболезнования, сказал, чтобы терпел я и жену не упрекал. Далее я ему поведал о своих делах в Крыму. Слушал царь внимательно, как и всегда, интересовался каждой мелочью. Побагровел, когда узнал про измену и обманку Девлет-Гирея. Заявил, что предстоит битва за существование Руси.

– Даже так?

– Да, ни много ни мало.

– Ну что же, битва так битва, успеть бы подготовиться. А не думает ли Иван Васильевич подводить войска из Ливонии?

– Он обо всем думает. Даже с лица сошел, хотя и был худой.

– Уж не хворь ли терзает его?

– Хворь, Василь, душевная. На нем одном лежит ответственность за Русь нашу.

– Ну ответственность не только на царе, но и на всем православном народе. На тебе, на мне, на тысячах других людей.

– Все это так, Василь, но пред Господом Богом за государство отвечает только царь.

– Перед Господом да. Но ладно. Я понял тебя. Дальше что?

– Государь разрешил мне выезд в Стешино, к Алене. Тебе тоже. Но тут Скуратов выказал сомнения.

– В чем?

– В том, что ты горишь желанием быть в вотчине, а не на Москве.

– Почему он так сказал?

– Малюта знает о твоих делах с княжной.

– Понятно. А в Стешино, я, пожалуй, съезжу ненадолго. Надо еще людей на стройку сюда прислать.

– По стройке, Василь. Иван Васильевич передал мне серебра на сто рублей. Возьми половину, дела-то быстрей пойдут.

– Не надо. Все, что надо, я уже закупил. Побереги деньги. Потом, как обживаться на подворьях московских станем, они нам пригодятся.

Бордак взглянул на Парфенова и сказал:

– Это если еще придется обживаться. Впереди же война новая, большая.

– Русь не сгинет никогда, Михайло. Даст Господь, одолеем басурман.

– Ну и ладно. Значит, едем в Стешино?

– Прямо сейчас?

– А чего тянуть?

– Давай так. Ты отправляйся, а я к вечеру подъеду.

– Навестишь невесту?

– Да.

– Добро. А я поехал.

После дождя распогодилось, солнце грело.

Во второй половине дня Михайло заехал в село.

Люди его узнали. К подворью Парфенова метнулся мальчишка, который был со сторожами.

Встретить Бордака вышли Герасим и Марфа. Служка Колька взял поводья.

Михайло соскочил с седла, и Марфа тут же запричитала:

– Беда-то у нас какая!..

– Молчи, баба! – цыкнул на нее Герасим. – Чуть что, сразу вопить. – Он поклонился хозяину и спросил: – Ты ведь уже, наверное, слышал на Москве о том, что у нас тут произошло?

– Ты о ребенке, который помер при родах?

Герасим вздохнул.

– О нем.

– Да, слыхал. Где Алена?